Она заговорила и неожиданно для себя рассказала Берингу все. Все, что было у нее в жизни тревожного и запутанного. О Косте Воронине, о его исчезновении, о людях с односложными именами, о новых знакомых с их вопросами, о страхе, отчаянии, молчащем телефоне, переезде, письме тете Юлии, туристической поездке, мэтре Оливье, завещании, сравнении почерков. Обо всем рассказала Рита, прижавшись к шершавому халату Бориса. Они так и не выбрались из постели после завтрака. А он слушал, почти не перебивая ее. Слушал, и взгляд его становился все серьезнее и строже. «Зачем тебе мои проблемы, Борис?» – хотела спросить в конце Рита, но вслух сказала только:
– Вот такие дела.
А потом она снова уснула и спала долго и крепко, как после выполненной трудной работы, которая раньше давила, не давала покоя, а сейчас уже позади, и все хорошо. Когда Рита наконец проснулась, было уже за полдень, и Беринг одетый стоял у окна и разглядывал стену Лувра.
– Ты соня, Рита, а сони, как известно, самые безобидные люди, и их надо беречь. Я укрывал тебя, подтыкал одеяло и передвигал штору, чтобы солнце не било в глаза. Что же еще? Ах, да! Еще не шуршал газетой. Ты ценишь? – Борис не прятал глаза, не отводил взгляда, а внимательно следил, как Рита выглядывает из-под одеяла, розовая и улыбающаяся.
– Насчет газеты – это вы напрасно, месье, в жизни не спала под шорох французской газеты. Что пишут?
– Поднимайся, Рита. Я два часа мечтаю посмотреть, как ты идешь в душ. А на той странице, что можно было прочитать бесшумно, самое интересное – реклама автопокрышек.
Риту нисколько не смущал заинтересованный взгляд Бориса, когда она двигалась по номеру в поисках своей сумочки. Сегодня она довольна собой.
– Я не буду закрывать дверь. Если десятиминутное испытание одиночеством окажется непосильным, можешь ко мне заглянуть. На секунду, – она к тому же и великодушна сегодня.
Ночью, пока Рита и Борис любили друг друга, кто-то проветрил Париж и сделал влажную уборку. Во всяком случае, на площади Шатолет, куда Рита и Беринг дошли, гуляя и останавливаясь у витрин, за пятнадцать минут, было именно так, проветренно и влажно.
В кафе «Сара Бернар» почти все столики заняли курящие сигареты молодые люди, поджидавшие подружек. К вечеру, если дамы не явятся, они прокурят всю площадь. Отовсюду со старых фотографий на посетителей смотрела великая актриса, обожавшая при жизни путаницу. Вряд ли кто-нибудь из сидящих в кафе считал себя ее поклонником. Люди были слишком молоды, и Сара для них скорее предмет интерьера, чем объект сопереживания. Они считали, что раньше все было проще и даже примитивнее, а их жизни тоньше и многограннее, поэтому посматривали на актрису как-то свысока. И были не правы.