Теза с нашего двора - страница 22
Переждав этот эмоциональный взрыв, Тэза хрипло спросила:
– Твоё решение окончательное?
– Да! – твердо ответила Марина.
– Тебе нужен от меня какой-то документ?
– Твоё согласие. Идаче оди дас не отпустят. – Она протянула сложенный вдвое лист бумаги. – Тут уже все отпечададо, надо только подписать.
Не читая, Тэза поставила подпись и возвратила дочери документ.
– И духи забери, и конфеты. Нам это не надо.
Из глаз Марины брызнули слезы.
– Это де тебе! Де тебе!.. Это бабушке!
Она резко вскочила, подбежала к бабе Мане, обняла её сзади и стала быстро-быстро целовать в седой затылок, Маня снова запричитала:
– Лучше б я умерла вместо Леши! Лучше б меня посадили вместо Жоры!..
– Бабуделька, давай я тебе что-нибудь постигаю! – попросила Марина.
– Я всё белье отнесла в прачечную, – опередила Манин ответ Тэза.
Размазывая краску по лицу, Марина закричала матери:
– Ты злая!.. Злая!.. Папа бы бедя подял. Я завтра пойду к дему, все гасскажу и попгощаюсь…
– Не смей рассказывать папе! – приказала Тэза. – Он этого не переживёт.
Когда за Мариной захлопнулась дверь, баба Маня накинулась на дочь.
– Ты таки деспот!.. Ты – фашист!.. Ты – Иосиф Адольфович!
И вдруг смолкла, увидев, как Тэза обмякла, опустилась на пол, опрокинулась на четвереньки и негромко по-звериному заскулила, как волчица над своим погибшим детёнышем.
В нашем дворе это был второй случай эмиграции. Первым выехал Дима Мамзер, большой рыжий мясник с мощным торсом, покрытый курчавым мехом, и руками штангиста, усыпанный миллионом нахальных веснушек. Работая мясником, он был самым уважаемым и самым благополучным человеком не только в нашем дворе, но и во всем квартале. Но однажды произошло событие, поломавшее всю его жизнь. Дима участвовал в смотре самодеятельности, читал «Белеет парус одинокий» и получил гран-при мясокомбината. Это решило его дальнейшую судьбу: он заболел искусством, бросил магазин и начал устраиваться чтецом, что было нелегко, потому что произносимые им фразы напоминали кашу из пережёванных слов, которую он выплёвывал изо рта, разбрызгивая буквы. С таким речевым аппаратом ему пришлось кочевать из филармонии в филармонию в разные концы нашей страны.
Сердобольные грузины посылали его читать стихи горным пастухам, которые всё равно не понимали по-русски. В одном из донецких домов культуры, перемазанный сажей, он изображал шахтёра-передовика. В Хабаровске работал в ансамбле глухонемых. Ставка у него была разовая, минимальная. Он за месяц зарабатывал столько, сколько в бытность мясником – за один удар топором. Иногда, дорвавшись до казённого телефона, Дима звонил жене откуда-нибудь из Киргизии или Якутии и оптимистично орал в трубку: