Майкл пожал плечами и склонился над вещевым мешком, где книги занимали, похоже, не меньше места, чем одежда. Онор отметила, что все уложено ловко и умело.
– Наверное, я слишком долго подчинялся бессмысленным приказам, сестрица. Поверьте мне, отправиться сюда – далеко не самое бессмысленное распоряжение из тех, что мне приходилось исполнять.
– Так вы готовы смириться с клеймом психически больного?
Он беззвучно рассмеялся.
– Конечно, нет! С мозгами у меня все в порядке.
Впервые за всю свою долгую медицинскую практику сестра Лангтри действительно не знала, что сказать, и растерялась. Майкл снова потянулся к вещмешку, и тут она наконец нашла повод продолжить разговор.
– О, хорошо, что у вас есть парусиновые туфли! Не выношу грохота ботинок по дощатым полам. – Онор протянула руку и перебрала несколько книг, лежавших на кровати: Стейнбек, Фолкнер, Хемингуэй. – Только американские авторы? Ни одного английского?
– Они меня не привлекают: не понимаю я их, – спокойно ответил Майкл, складывая книги стопкой, чтобы убрать в шкафчик.
И опять отпор, пусть и мягкий. Сестра почувствовала досаду, но решив, что это вполне естественно, поинтересовалась:
– Почему?
– Мне незнаком их мир. Вдобавок я давненько, с тех самых пор, как покинул Ближний Восток, не встречал англичан. Так что книги взять неоткуда. Да и с янки у нас куда больше общего.
Поскольку ее круг чтения составляла прежде всего английская литература и ни одной книги современных американских писателей она даже не открывала, Онор предпочла оставить эту тему и вернуться к главному.
– Вы сказали, что сыты по горло. А можно узнать чем?
Майкл затянул шнур на вещевом мешке, поднял опустевший ранец вместе с поясными сумками и лишь потом ответил:
– Да всем вместе… этой дрянной, непотребной жизнью.
Сестра направилась к шкафу, жестом предложив ему следовать за ней, и спросила:
– Вам не страшно возвращаться домой?
– А чего мне бояться?
Онор отперла шкаф и отступила на шаг, чтобы Майкл мог положить свои вещи на полку, и пояснила:
– В последнее время я все чаще замечаю, что большинство моих пациентов, да и, по правде сказать, коллеги-медсестры, боятся ехать домой. Когда война тянется так долго, все, что было прежде близким и родным, начинает казаться чужим и незнакомым, словно теряешь почву под ногами.
Убрав вещи в шкаф, сержант выпрямился и повернулся к ней.