— Я могу предложить поплевать тебе: твой скепсис
и пессимизм, приправленные ядом, должны наверняка растворить
эту ржавчину, — в тон ему ответит Лео, после чего
действительно плюнул на платок и принялся тереть
с нездоровым энтузиазмом.
И тут случилось две вещи: я, наконец, вспомнил, что
означает этот символ, и одновременно с этим раздался
грохот, и комнату заволокло едким фиолетовым туманом.
— Что, мать твою, ты наделал? — сквозь кашель
процедил Регган. В комнате не было ничего видно,
я различал только мутные очертания предметов
и двигающиеся силуэты. Включилась сигнализация пожарной
тревоги, и спустя пару секунд начали работать оросители,
находящиеся под потолком. Через некоторое время дым в комнате
под действием неплохо откалиброванной системы пожаротушения,
вызвавшей дождь, результатом которого стало небольшое болото
на полу, развеялся, а мы смогли дышать,
не захлебываясь собственным кашлем. Первым отреагировал
Регган, еле заметным движением, доставший пистолет
из потайного кармана и направивший его мне за спину,
с абсолютно невозмутимым выражением лица. Я очень
медленно и аккуратно развернулся, чтобы посмотреть, что
вызвало такую нездоровую реакцию.
Обернувшись, я увидел застывшего в немой позе Дефоссе,
который все еще цеплялся за сосуд обеими руками
и вопросительно смотрел на стоящего прямо перед ним
маленького человека в деловом костюме. Возраст этого индивида
навскидку было трудно определить, где-то между тридцатью
и сорока. Черные, коротко подстриженные волосы, раскосые
неестественно синие глаза. Цепкий оценивающий взгляд, направленный
почему-то в мою сторону, приносил не слишком приятные
ощущения.
— Регган, — прошептал я, — убери, пожалуйста, оружие, чтобы не
нервировать нашего гостя.
Я не смотрел на Гволхмэя и не слышал
никаких звуков у себя за спиной, но по ухмылке
человека, я понял, что Рег выполнил мою просьбу без лишних
возражений. Что-то мне в этом синеглазом товарище
не нравилось. Даже не то, что он возник
из ниоткуда, и даже не этот неестественный цвет
глаз — ну не бывает вот такого яркого цвета радужки,
в нем было что-то такое, что невозможно описать словами,
неправильное что ли.
Лео выглядел обескуражено, а его взгляд настолько отражал
полнейшее непонимание происходящего, что мне искренне стало его
жалко, но ненадолго. Желание придушить этого своего слишком
далекого кровного родственничка быстро возобладало над всеми
остальными чувствами, которые я когда-либо испытывал
к Лео. Наступившую тишину с нашей стороны никто
не собирался нарушать.