Я улыбаюсь ему. В животе у него пусто.
– К тому же, таких похищений попросту не бывает. Прямо напротив дома.
– Это не чей-то дом, – говорю я. – Его арендуют на время отпуска. Люди здесь не задерживаются: приходят и уходят.
В гостиной почти все место занимают резная вешалка, украшенная фигурой медведя, и диван с выцветшими синими подушками. Я замечаю покрывало на диване.
– Может быть, кто-то из них спал на диване, – говорю я, обходя комнату.
– Ты имеешь в виду, он врал и между ними не все было гладко?
Я бросаю на Монтроуза взгляд.
– Я имела в виду ровно то, что сказала. Я не знаю причины, и ты не знаешь.
Ванная комната оказывается неожиданно просторной, учитывая, что коттедж построили в двадцатых годах. У стены стоит ванна на когтистых лапах; остальное пространство занимают унитаз и душевая кабина. Рядом с раковиной лежит открытая косметичка. На медных крючках у двери висит пара чистых белых полотенец, слегка влажных на ощупь.
По пути к выходу Монтроуз заглядывает в помещение, которое я приняла за кладовку.
– Ого, – говорит он. – Сауна.
– Не люблю сауны, – отзываюсь я.
– Еще и джакузи. Я бы и сам не отказался здесь пожить.
Я наклоняю голову: «Мы, вероятно, проведем здесь немало времени, но вряд ли в сауне или в джакузи».
Монтроуз глядит на меня. В его глазах за стеклами очков загорается лукавая искорка. Я жду дежурной шутки. Что-нибудь про то, что с этим делом мы запаримся и без всякой сауны. Что нужно будет прибавить жару, чтобы вы всем разобраться.
Но мой напарник молчит. И я признательна ему за это.
Тереза Дибли предлагает нам кофе и газировку, но я отказываюсь. Как выясняется, она не просто заботливая бабушка. В свои шестьдесят два она в одиночку воспитывает детей своего сына – двенадцатилетнего Кларка и семилетнюю Дестини, потому что ее сына и невестку больше интересуют наркотики, нежели родительский долг. Мы вместе стоим на террасе «Хризантемы» и наблюдаем, как дети вместе с Обри играют под деревом с привязанным к ветке канатом. Светловолосая Дестини очень застенчива.
– Дестини почти не знает свою маму, и, откровенно говоря, я этому рада. Хотя мой сын не лучше. Но я могу его выносить: у меня, по сути, нет другого выбора.
– Сожалею, – говорю я.
– Я забрала Дестини из роддома на четвертый день. От ее мамаши осталось только это нелепое имя