Садилась сразу по следам разговоров писать. Приходили длинные письма. Со временем они становились все страннее. Школьный друг Боря Самовецкий, директор Института геронтологии, предложил Лере пожить в корпусе больницы, как на курорте. Там ее понимали, не перечили. Громадный сад, хорошие палаты. Но постоянно держать все-таки не могли. Под ремиссии выписывали. Некоторое время она пересиживала в Ракитках с приезжавшей из Канева постаревшей Гапой. Знакомые заезжали, потом сообщали Виктору: «Бабушка кажется нормальной».
Нормальной? Да? А бурно действовавший телефонный узел? По сведениям от Гапы, Лера, дорвавшись до телефона, все время проводила в обнимку с трубкой. Дозванивалась до своего отца Герша Вениаминовича, расстрелянного в тридцать седьмом в подвале местного НКВД. До эмигрировавшей в Америку в девятнадцатом году прогулочной бонны. Она названивала и к Александру Трифоновичу Твардовскому с вопросами о публикации очерков покойного мужа. Постоянно говорила со Швейцарией, с Викой, не трудясь перед тем набирать номер. Требовала, чтобы Люка приехала. Немедленно. Если у нее есть остатки совести. Разбудораживалась до истерики. Тогда бригада Института геронтологии выезжала по Гапиному вызову, акатинол – мексидол – актовегин.
Но к двухтысячному году стало ясно, что в Институте меняется ситуация. Уходят на пенсию и мрут доктора, получившие Леру в наследство от Самовецкого. Последний, две тысячи второй, прошел вообще в сумасшествии. В начале года слегла, обезножев, в Каневе Гапа. И тут же из Института сообщили в Аванш Ульриху, что больше держать Леру не могут. У них подошли к концу какие-то фонды или программы. А может быть, вымогали какую-то несусветную взятку. Ульрих с Викой обменивались горячими телефонными звонками. Ни один не знал, как решить дело. И неведомо что произошло бы, не подвернись вовремя Вике сиделка Люба и не наладься сам собой в побеленной Любой ракиткинской квартире новый, достаточно необычный быт.
Странный быт. В смысле – ухватисто управлявшийся Любой, но чуждый. Виктор в первый же приезд оказался среди посторонних предметов. Таких, как это вот клетчатое одеяло. В окружении клетчатых кошелок, бело-сине-красных, рисунка тартан. Люба складировала партии товаров. Бизнес сожителя. Он возил шкурки из Норвегии в Киев. Виктор уперся взглядом в штабеля клетчатого полипропилена. Наглый, агрессивный дизайн. Интересно, к Наталии они тоже такие сумки несут?