Это случилось сейчас, когда они вернулись домой. Это правда случилось, черт возьми! Нацисты действительно захватили Париж.
Бланш делает глубокий вдох – у нее болят ребра и сводит живот; она не может вспомнить, когда ела в последний раз, – и идет дальше в своих поношенных туфлях. Наконец перед ними открывается огромная Вандомская площадь; здесь тоже нет горожан. Но есть солдаты.
Бланш ахает, Клод тоже. На площади, окружив статую Наполеона, стоят нацистские танки. Громадный флаг со скрученной черной свастикой висит над несколькими дверными проемами – в том числе над входом в отель «Ритц». Любимый «Ритц» ее мужа. И ее тоже. Их «Ритц».
Наверху лестницы, ведущей к парадным дверям, стоят два нацистских солдата. С оружием.
Раздается грохот. Мальчишки побросали чемоданы и улепетывают, как зайцы. Клод смотрит им вслед.
– Пожалуй, нам лучше пойти домой, – говорит он, снова доставая грязный носовой платок. Впервые за сегодняшний день и впервые с тех пор, как они с Бланш познакомились, ее муж выглядит неуверенным. Именно в этот момент она понимает, что все изменилось.
– Чепуха, – отвечает Бланш, чувствуя, как вскипает кровь – чужая кровь, кровь отважной женщины, которой нечего скрывать от нацистов. Удивляя не только Клода, но и саму себя, она собирает чемоданы и направляется прямо к солдатам.
– Мы войдем через парадную дверь, Клод Аузелло. Потому что ты директор отеля «Ритц».
Клод начинает слабо протестовать, но замолкает, когда они приближаются к часовым. Те делают несколько шагов в их сторону, но, слава богу, не поднимают оружия.
– Это господин Клод Аузелло, директор «Ритца», – заявляет Бланш на безупречном немецком языке, с уверенностью, которая, очевидно, поражает ее мужа. По словам Клода, его жена американского происхождения говорит по-французски с самым ужасным акцентом, какой он когда-либо слышал. Поэтому такой чистый немецкий становится для него потрясением.
Впрочем, Аузелло удивляли друг друга с момента первой встречи.
– Я фрау Аузелло. Мы хотим немедленно поговорить с офицером. Позовите его! Быстро!
Солдаты смотрят испуганно; один из них убегает в гостиницу.
– Боже мой, Бланш, – шепчет Клод, и по тому, как крепко он сжимает ручки чемоданов, Бланш понимает, что муж изо всех сил старается не перекреститься на этот ужасный французский католический манер.