– Господин Санчес специально так сделал. Он же знает назубок устав Конгресса, – прозвучал голос из зала.
– Безусловно, – ответил председатель. – Он также понимает незаконность наших действий, но я созвал вас только для того, чтобы разрядить атмосферу, а не сводить счеты, не сгущать красок. Да, и еще. Рекомендую не подавать голоса с мест, а выступить. – Он окинул взглядом аудиторию. – Может, кто хочет? Тогда прошу.
Лао-Джи-Цы покинул трибуну.
«Словопрение, – с иронией подумал Санчес, – весьма и весьма подходит к данной ситуации. „Словопрение“ похоже на „суесловие“. „Словопрение“ состоит из двух корней: „слово“ и „преть“. Действительно, речи выпревают, теряя смысловую нагрузку. Словопрение – больше никак этот балаган не назовешь».
Появился молодой человек невысокого роста с нервными движениями. Он, влетев на трибуну, поправил микрофон и произнес:
– Ганс Вилькен. Австрия. Спасибо, что дали слово. Мои аргументы в пользу лишения господина Санчеса членства в Конгрессе покажутся вам смешными. Да, да, я помню, мы не обсуждаем это, но позвольте высказаться. Итак. Если я назову аргументы, вы так и заявите: это не повод. Но все же считаю, его труд под названием «Открытый путь» весьма вредным для земной цивилизации. Я не могу сейчас пускаться в пространные разъяснения подводных камней, которыми напичкана сия книга. Даже если бы начал хоть что-то излагать, вряд ли нашел поддержку большинства. Но я попробую. Вначале, правда, хочу объявить протест по поводу отдельных умонастроений. Некоторые из вас вычленили из «Открытого пути» ряд тезисов, превратив их в пункты программы по социальному благоустройству планеты. Я заявляю протест. Вырывание из контекста недопустимо, не только для этого произведения, а в целом для любого сочинения. Я против спекуляций. Труд господина Санчеса следует обозреть, как говорили раньше, целокупно. Так сказать, окинуть все пространство от сих мест и до горизонта.
«А он интересный, – подумал Санчес, – немного нервный, и мысли его бегают, но есть в нем способность быть лидером».
Габриель почувствовал мысли оратора. Они были как раскаленные живые камни. Живые потому что, казалось, подпрыгивали на металлической решетке, производя грохот. Снизу решетки полыхал огонь эмоций.
Ганс Вилькен, разложив перед собой листы, исписанные крупным неровным подчерком, продолжил: