Вот потому и появилась в тайных уголках её души лёгкая зависть к молодеющим кинодивам, ведь сама Лариса была женщиной обычной, шагающей по жизни неизбежно как положено. В свои сорок выглядела она на сорок, ну, может быть, на тридцать девять – цифра, на которой ей вдруг захотелось остановиться. Раньше не хотелось, да просто не думалось об этом, а в день, когда исполнилось сорок, она решила, что отныне ей всегда будет только тридцать девять.
Честно говоря, ощущала она себя на тридцать. Так уж вышло, что с замужеством не случилось, но быть одинокой она не могла и разумно решила взрастить своё подобие от умного и красивого человека. Оказалось, что это не очень сложно, и в канун сорокалетия на свет появилась Дашутка – Дарёнка, подаренная Ларе талантливым и милым интеллигентом, имеющим прочную семью, собаку и дачу. Ни на что из благ Лариса не претендовала и порвала отношения с другом, как только узнала, что ждёт ребёнка.
Общение с юными мамами в поликлинике и на бульваре ставило её будто бы на одну ступень с ними, и Лариса ощущала себя такой же юной, начинающей жизнь женщиной, забывшей о возрасте, делах, работе, которая совсем недавно была для неё главной в жизни, которая отнимала не только время, силы и душу, но как бы ускоряла саму жизнь. Вместе со своими пациентами она проживала за день не только свою, но и их жизни, брала на себя их боли, страхи, проблемы.
Наверное, с таким характером, как у неё, нельзя было быть врачом. Нельзя воспринимать страдания каждого, как свои. Ей не раз говорили, что всё это до поры-до времени, что она сломается, не выдержит и либо уйдёт из медицины, либо зачерствеет, остынет и станет, как другие, равнодушной. Не зря ведь многие врачи-мужчины запивают, другие уходят в коммерцию, в науку. Мужики, как известно, слабее. Однако, она не остыла и даже сейчас, сидя в декретном отпуске, с волнением вспоминала своих Ванюшек, Маринок и Танечек, таких беспомощных без её поддержки.
Наверное, потому раньше и не замечала прожитых лет, морщинок, немодных юбок и каблуков, выбор которых основывался только на принципе удобства. И вдруг сейчас, когда время остановилось, она увидела со стороны себя и других, ухоженных и моложавых. Закрадывалась мысль, что быть моложавой не трудно, должно быть, за спиной богатого супермена, вкладывающего деньги в жену – в пластику, косметику, наряды, но поскольку ей на это рассчитывать не приходилось, думалось, что всё, данное кому-то – внешность, длинные ноги, суперменистые мужья – это просто судьба. А её, Ларисина судьба – это орущий весь день и до боли любимый комочек, едва ещё похожий на человека. И больше сегодня, вроде бы, ничего не надо.