Если бы подобным аргументом позволил себе козырнуть в 1913 г. царский министр внутренних дел – ему, пожалуй, пришлось бы расстаться с портфелем. (В наши дни на это не осмелился бы и руководитель ФБР). Но – новое время, новые песни. В результате этой акции страна на долгие десятилетия лишилась, как метко выразился Ю. Буртин, «возможности возразить».
Расписывать здесь подчиненное, зависимое положение прессы, сложившееся в 1920-е гг. и продержавшееся в таком виде до недавнего времени, я считаю излишним. Это все знают и так. Равно как все понимают, что от нынешней гласности до подлинной свободы печати отнюдь не рукой подать.
Скажу лучше о том, что политика большевиков в книгоиздательстве была ничуть не лучше, чем в отношении периодической печати. И речь идет не о каких-то якобы «рубежных» временах конца 1920-х, когда «ломали ленинскую НЭП». Нет. Еще не окончилась гражданская война, когда престарелый князь П. Кропоткин, закаленный борец с самодержавием, посылает открытое письмо Восьмому всероссийскому съезду советов «в виду общечеловеческой важности этого вопроса». В письме он так взывал к участникам съезда: «Теперь Государственное издательство по непонятным причинам (о, наивный князь! – А.С.) … подняло путем ведомственных распоряжений вопрос об уничтожении всяких вольных издательств. Взваливать всю… работу на Госиздат, тогда как она требует, прежде всего, массу личного почина, а часто и самопожертвования, – было бы безрассудно. Не даром человечество целую тысячу лет боролось за свободу печати, и не даром оно завоевало эту свободу путем невероятных жертв. Убить эту свободу и отдать громадную вольную культурную работу в распоряжение Государственных канцелярий – значило бы выставить Вас, представителей рабоче-крестьянской России, слепыми орудиями мрачного прошлого, и связать высокие стремления социализма с прошлым насилием и торжеством обскурантизма – власти тьмы».