Федоров улыбнулся. Улыбка получилась такая же вымученная, как и смешок, который он выдавил из себя чуть раньше.
– Не волнуйся, – сказал он. – С головкой у меня тоже все в норме.
Он потянулся за бутылкой, но отдернул руку.
– Знаешь, это даже не ступор, нет. Просто что-то вроде… как это у американцев называется… кайф, вот как.
– Кайфовать лучше в компании, – объявила Линдгрен и, немного помолчав, добавила: – Пожалуй, я все-таки выпью немного.
Федоров подал ей бутылку и уселся рядом на кровать. Ингрид приняла бутылку и проговорила:
– Skal.
Сделав маленький глоток, она передала бутылку Федорову, тот пробормотал по-русски:
– Твое здоровье, – и выпил.
Некоторое время они сидели молча, потом Федоров поерзал и сказал:
– Ладно. Тебе-то нужно об этом узнать. Вообще-то я бы никому не сказал, особенно… женщине. Но про тебя я кое-что знаю, Ингрид… Ингрид, дочь Гуннара, так?
– Точно, Борис Ильич.
Он внимательно посмотрел на нее и улыбнулся более искренно.
Ингрид сидела удобно, ей было уютно, и вся ее фигурка, казалось, излучала тепло и доброту.
– Я верю… – запнулся Федоров. – То есть надеюсь, что ты все поймешь и никому не станешь рассказывать о том, что я тебе скажу.
– Обещаю молчать. Если речь о понимании, то я попробую понять.
Ингрид переплела пальцы, оперлась локтями о колени.
– Дело сугубо личное, понимаешь? – сказал Федоров тихо, запинаясь. – Ничего такого страшного. Скоро пройдет. Просто… последняя передача… меня расстроила.
– Музыка?
– Да. Музыка. Уровень помех был такой, что телевизионные приемники не приняли передачу, да и звук был не лучше. Это последняя передача, Ингрид, дочь Гуннара, и больше передач не будет, пока мы не доберемся до цели и не станем принимать информацию, устаревшую на сто лет. В эти последние минуты, когда звук то исчезал, то снова появлялся, прорываясь сквозь треск и шипение помех, и в конце концов музыка смолкла – я понял, что больше ничего не будет.
Федоров замолчал. Ингрид ждала.
Он встряхнулся.
– А передавали русскую колыбельную, – печально проговорил Федоров. – Мне ее мама пела.
Ингрид положила руку на плечо Федорова и легонько погладила.
– Только не думай, что я занимаюсь тем, что сижу и себя жалею, – торопливо проговорил Федоров. – Это пройдет. Просто вспомнились те, кого я уже никогда не увижу.
– Наверное, я тебя понимаю, – пробормотала Ингрид.