Сан-Франциско не был, как это иногда показывают, сплошной бравурой. Ожесточение пряталось за парадными вывесками. Еще недавно называвший Сталина «великим человеком» сэр Александер Кадоган теперь говорил о русских: «Как можно работать с этими животными? И как можно питать надежды в Европе?» Еще «лучше» пишет сенатор Ванденберг в своем дневнике: «Россия может уходить. Конференция может продолжать работу и без России… Россия – это темные облака на всех небесах. Трудно даже разобраться, это Фриско или Мюнхен… Мы должны стоять «у своих орудий»… Здесь нужно прекратить умиротворение красных до того, как станет поздно».
Тон конференции был задан такой, что наблюдатели немедленно забеспокоились, «не слишком ли тверд президент Трумэн». Это чувство отразилось в первых высказываниях нового государственного секретаря – Джеймса Бирнса. 30 апреля 1945 г. он пишет обозревателю Уолтеру Липпману: «Сохранение мира будет зависеть от того, что владеет сердцами народов России, Британии и Соединенных Штатов. Мы не можем сохранить мир, распространяя недоверие к Советам. Мы должны доверять друг другу. И если мы ожидаем от них выполнения обещаний, мы должны скрупулезно соблюдать свои обещания им».
Липман ответил письмом из Сан-Франциско 10 мая 1945 г. выражающим «беспокойство по поводу ведения американской внешней политики… Хотя спор очевидно ведется между Советами и нами, эта линия не лежит в природе вещей, но является результатом неопытности и эмоциональной нестабильности нашей делегации… Такого не должно бы случиться. Такого не случилось бы, если бы президент Рузвельт был бы жив. Происходящее приведет к несчастьям не только по таким проблемам, как польский вопрос, но захватит и Ближний Восток, если мы не восстановим наше чувство национального интереса в фундаментальном вопросе».
* * *
Вовсе не нужно быть апологетом Сталина и его внешней политики, чтобы заметить вполне очевидное: в мае 1945 г. Россия была настолько ослаблена войной, что все ее мечтания были связаны с восстановлением мирной жизни, созданием такого порядка на границах страны, который исключал бы новый cordon sanitaire, изолирующий страну от внешнего мира. Победоносные армии России остановились там, где их застало окончание войны – и где они должны были быть по согласованию (Тегеран, Ялта, Потсдам) с союзниками.