– Тише, детка, не шевелись, – сказал я ей.
Достаточно быстро Вайолет затихла и лишь широко разевала рот, сипло вдыхая воздух. Она пыталась что-то сказать.
– Шея… – наконец проговорила она, и у нее задрожал подбородок. – Шея! – вскрикнула она и, содрогнувшись, обмякла.
Вскинувшись, я оглянулся по сторонам. Открывались окна, отовсюду доносились голоса. По тротуару со стороны Пятой авеню к нам кто-то бежал. Дверь под навесом открылась, и оттуда ко мне из многоквартирного дома кинулся какой-то мужчина в униформе – то ли швейцар, то ли лифтер. Увидев, что человек, приближающийся со стороны Пятой авеню, одет в полицейскую форму, я вскочил, громко крикнул: «Доктора!» – после чего бросился в парадную. В вестибюле царило безлюдье. Лифт с распахнутой настежь дверью тоже был пуст. Я нашел коммутатор, подключился, нажал кнопку и набрал номер, лихорадочно пытаясь вспомнить, перевел ли звонки на телефон в комнате Вулфа, прежде чем уйти из дому. По идее, именно это я должен был сделать в силу привычки. Так оно и оказалось.
– Ниро Вулф слушает, – раздался наконец в трубке знакомый голос.
– Это Арчи. Я отвез ее домой. Мы стояли на тротуаре возле ее дома на Семьдесят восьмой улице. Проехала машина, из нее по нам стали стрелять. Машина скрылась, Вайолет мертва. Передайте Фрицу…
– Ты не ранен?
– Ранен, но ущерб не физический, а моральный. Этот ублюдок Перрит решил избавиться от нее, а нас использовать втемную. Зачем, в чем суть его плана, мне неизвестно. Можете поломать над этим голову, пока я буду сидеть в участке. Передайте Фрицу…
– Положи трубку! Живо! – раздался голос позади меня.
Настанет ли тот час, когда все люди в мире проникнутся друг к другу любовью и заживут как одна большая дружная семья? Сомнения на этот счет вызывал у меня сам факт существования лейтенанта Роуклиффа из убойного отдела полиции Нью-Йорка. Чувства, которые я к нему испытывал, были невероятно далеки от братской любви.
– Прекрасно! – изрек без десяти три ночи Роуклифф в пыточной Девятнадцатого участка, располагавшегося на Восточной Шестьдесят седьмой улице, где лейтенант развернул свой полевой штаб. – Просто прекрасно! – Он никогда не употреблял простецких выражений вроде «о’кей». – Мы тебя посадим – и дело с концом.
Тут Роуклиффу пришлось подождать, поскольку меня охватил приступ зевоты, с которым я никак не мог справиться. Когда же мне это удалось, я располагающе улыбнулся и ответил: