– Чего мы мучаемся, Макс?! Давай соклями смажем цепь, и всё! – подливал масла Серёга.
Мне, по правде сказать, тоже было смешно. И надо же было такому случиться – в тот самый момент, когда я больно прищемил палец пассатижами и, скорчившись, прыгал, подошла Женечка, затянув своё: «У бедя со-о-окли».
– Ах, сокли! Сокли у тебя?! Когда эти твои блядские сокли закончатся?! – взбесился я. И, выхватив платок, стал его топ тать. Рукой, с которой чуть ли не капал солидол, я яростно размазал сопли по всей Женечкиной физиономии. Опустив голову, Женечка постояла какое-то время и тихо побрела в сторону дома, волоча за собой коляску. Когда боль утихла, я вымыл под колонкой руки и лицо, сполоснул поруганный мною платок и пошёл за ней. Женечка, сидя на узкой деревянной лавочке, беззвучно плакала. Рядом с ней безмятежно умывалась ласковая кошка. Я увидел огромные, капающие на её платьице слёзы, и мне сделалось так больно, как не было ещё, наверное, никогда.
– Прости меня, Жень… – смог только выдавить я. Женя спрыгнула с лавочки и, уткнувшись лицом мне в живот, обняв меня, заревела уже в голос. Я почувствовал на себе её горячие слёзы. Всю эту боль! Это была боль пошатнувшейся обнадёженности. Мне было страшно. Мы долго стояли так. И я просил прощения у своей сестрёнки первый раз в жизни.
Прошло пару дней, и всё забылось. На выходные мы с бабушкой поехали в нашу городскую квартиру по случаю какого-то собрания ЖКО. Бабушка взяла меня с собой в качестве тяговой силы. Какие-то банки и бутылки вздумалось ей перетащить из дома в кладовку. Ну да не суть… Когда в понедельник мы вернулись обратно, нас, сходящих с автобуса, приметила Женечка и побежала навстречу. Из обрывков фраз запыхавшейся и радостной Женечки мы поняли, что платок ей больше не нужен.
– Что, сопельки прошли? – умилённо защебетала бабушка. – Да ты ж моя сладкая!
– Да де прошли! – всё так же гундосила Женечка. – Стойте, сботрите, как я убею!
С этими словами Женечка встала напротив и, чуть наклонившись, резко сморкнулась, зажав одну ноздрю пальцем. Сопля смачно шмякнулась на асфальт и застыла.
– Фу, как противно! Фу! Ты же девочка! – простонала бабушка, хватаясь за сердце.
– Дедушка научил! – щербато улыбаясь и уже не гнусавя, похвасталась Женечка.
Мы шли по нашей улице, а всеобъемлющее солнце, стоя в зените, блестело в ледниках гор, заставляя щуриться снежных барсов, играло в журчащем хрустале горных рек и отражалось в застывшей Женечкиной сопле на асфальте…