А потом состоялся наш первый телефонный разговор.
Это было воскресенье. Я волновался. Узнаешь ли ты меня? Узнаю ли я тебя? Теперь не надо было искать телефон-автомат и опасливо коситься на прохожих, и всё же не хотелось, чтобы мне помешали. Поколесил немного по городу, пока не остановился на безлюдной улице. Удивительно, как живучи наши страхи. Я в машине. К телефону доступ только у меня. Тем не менее, выбираю место, где нет людей, где почти нет машин. Будто в другом месте могут подслушать.
Достал мобильный. Выбрал в «Контактах» Тоня Иванченко и долго сидел в нерешительности. Тоня Иванченко… Я перечитывал на экранчике твоё имя и фамилию, не веря до конца, что сейчас услышу твой голос. Смогу поговорить с тобой. Это всё равно, что позвонить из две тысячи двенадцатого года в семьдесят второй.
Возможно ли это?
Подождал, пока проедет чёрный внедорожник, и когда увидел красные огни его стоп-сигналов, нажал кнопку вызова.
– Тоня?
– Да-а… – произнёс выжидающе незнакомый женский голос из трубки.
– Тоня, здравствуй. Это Рома Мищенко. Ты можешь говорить?
– Да, могу. Здравствуй.
Я не узнал твой голос. Он был не такой мягкий, каким я знал его почти сорок лет назад, а немного резкий и, как мне показалось, низкий. Я не мог понять по голосу, что разговариваю сейчас с той самой Тоней Иванченко. Я просто об этом знал.
Ты выразила признательность за то, что я всё ещё помню тебя, за те слова, которые написал. Сказала, что пыталась мне позвонить, но у тебя не получилось. И что очень удивилась, узнав, что я стал журналистом.
– Ты никогда не говорил, что хочешь стать журналистом, – уточнила ты.
Да, не говорил. Я многого тебе не говорил. Не успел.
Мы разговаривали, будто прислушиваясь друг к другу, словно до конца не веря, что ты – это ты, а я – это я. Пытались узнать, услышать в голосе другого что-то знакомое, но… не узнавали. Да, время работает не на нас. Кто-то из писателей сказал, что любимая женщина может измениться до неузнаваемости, но голос у неё остаётся прежним. И стоит его услышать, как ты сразу поймёшь – это она.
Выдумал всё писатель.
Голос любимой я не узнал.
Только спустя неделю стали медленно, будто изображение на опущенной в проявитель фотобумаге, проявляться знакомые интонации. А когда ты с улыбкой о чем-то вспоминала, я снова слышал твой голос таким же, каким его когда-то запомнил.