Хлунова вернулась из воспоминаний в настоящее. В комнате стоял пьяный гомон, который прервал Сергей. Он достал с подоконника свою тальянку с зелеными в золото мехами, развернул ее и гаркнул:
– Сормовские частушки – и тут же под мелкую россыпь гармошки зачастил:
Как на сормовском базаре
У цыгана хрен украли
А цыганов без хрена
Нету больше ни хрена
Рядом с ним вскочил Костя Бедовых и подхватил дальше:
Моя милка – лесопилка
Меня пилит цельный день
А я милку только ночью
Так и делаем детей
Два бывших слесаря из мастерских Парамонова Василий Кошкин и Матвей Сладков выскочили на крохотный пятачок у двери, задробили ногами по доскам и грянули в два голоса:
Ах, ух, сразу двух
Ох, эх, даже трех
Я бывало ублажал
За ж….акетку держал
Ольга вспомнила саврасовские посиделки, махнула Сергею, чтоб ладил под нее и низким, приятным голосом запела:
Ах, на небе нету света
И копенка колется
Посиди, мил, до рассвета
Может, что отколется.
Веселье остановила маленькая Воля. Она заворочалась в своем уголке, а затем издала такой рев, что взрослые сразу стихли. Пора было и честь знать. Выпив еще по одной, гости стали прощаться. Все они, за исключением двоих, жили здесь же. Доморацкий уходил последним. Он мялся и в нерешительности медлил, но когда Ольга закрывала за ним дверь, тихо сказал:
– Может, дочку с мамой оставишь на часок. Погуляем….
Ольга лукаво стрельнула глазами и закрыла перед ним дверь. Все должно идти по плану.
1922 год. Окояновский поселок
По всем расчетам потребно было поднять не менее сорока десятин пашни под зерновые и еще почти столько же под картошку и коноплю. Восемьдесят десятин при царе могли иметь два-три кулака с конными дворами. Теперь целый ТОЗ, состоявший из двенадцати подворий, думал, как вспахать этот надел плодородного чернозема, редкого в окояновском районе.
С восьмидесяти десятин товарищество могло обеспечить себя прокормом на следующий год и выплатить продналог. А при хорошем урожае – приобрести кое-что из самого необходимого товара. Но как поднимать землю? На все хозяйство сегодня имелось всего семь немощных лошаденок, на которых надежда совсем плохая. Справный конь поднимает за пахоту пять десятин, а если его стегать, еще две – три и потом его можно вести на скотобойню. Тозовских же лошадок язык не поворачивается назвать справными. Они не поднимут и половины угодий, и все остальное придется пахать собственной тягой. Только вот народ оголодал, устал. Зима была трудной.