Честно признаюсь – я провоевал три года добросовестно, но нигде не испытывал такого страха, как в этой печке! Я почему-то был убеждён, что когда эти кирпичи намокнут, они упадут все! И задавят меня, и я не выберусь из этой печки! Кое-как дохлестал себя, отодвинули заслонку. Кое-как меня хозяева домыли и одели в детдомовскую одежонку – только она и была.
На другой день хозяин взял меня за руку и привёл в правление решать вопрос с одеждой. Отправили нас в сельпо, где и подобрали кое-что, и я вернулся к старикам. Прожил я у них где-то до окончания зимы. Колол дрова, носил помои, кормил свинью – в общем, по хозяйству. Без дела не давали быть ни одной минуты. В школу я так и не пошёл. Она находилась далеко, а уличной одежды у меня не было.
Когда я учился в четвёртом классе, колхоз имени Ленина обеднел до того, что нам перестали давать паёк, который обязаны были давать по решению правительства. Из детей, привезённых в Каменский район, четверо умерли от голода. А мы втроём как-то удержались, может, потому, что оказались чуть покрепче. Поздней осенью, когда уже начались заморозки и выпал снежок, моя хозяйка говорит: «Колхоз на тебя ничего не даёт, а мне кормить тебя нечем. Иди в правление и проси, чтобы вам хоть что-то дали!»
Когда мы пришли в правление, председатель колхоза нас просто выставил. Мы сидели на крылечке втроём и плакали. Мимо проходил какой-то мужчина и спросил:
– Что вы плачете?
– Мы детдомовцы, а колхоз перестал нас кормить, и хозяева перестали кормить. Вот сидим, раздетые, разутые, босые, мёрзнем тут – никому мы не нужны.
– Что же вы, совсем неразумные?! Видите – висит телефон на стене. Сними трубку и скажи: дайте мне районо – и всё расскажи про себя и больше ничего не делай.
Я встал, подошёл к этому телефону, всё сделал, как этот мужчина сказал. Взял трубку, там загудело, ответила женщина. Я рассказал ей что и как, про наше положение. Она сказала – сидите в правлении колхоза и никуда не уходите, за вами сейчас приедет человек.
И действительно, прошло часа три, не больше, в эту бедную Безруковку за нами из Каменки приехал мужчина – высокий, стройный, подтянутый, в кожаной тужурке, подпоясанной ремнём с кобурой. Мы через дверь слышали, как он разговаривал с председателем колхоза. Мужик в кожанке так ругался, что я за всю жизнь не припомню подобной отборной матерщины.