– Нужно немедленно все записать, пока я не забыла! – объяснила моя младшая сестра со всей серьезностью, свойственной одиннадцатилетним девочкам.
– Только осторожно, не переверни книги отца. И сотри чернила с носа.
Вытерев лицо рукавом, Лайла отодвинула в сторону потрепанные экземпляры «Лечение в общей практике» Бекмана и «О профилактике туберкулеза» и достала сложенный лист цвета слоновой кости.
– Можно взять это?
Между ее пальцев было зажато мое письмо о принятии в Университет Святого Лаврентия. Я с трудом сглотнула и забрала его.
– Поищи что-нибудь другое, ладно?
Она продолжила копаться в сундуке, а я взглянула на величавый фирменный бланк, вспоминая свое ликование при первом прочтении. Казалось, будто сам ангельский хор пропел первую строку: «Мы с удовольствием принимаем ваше заявление о поступлении…», за коей следовало описание стипендии, полученной за академические заслуги.
Я столько ночей училась до седьмого пота, горящих глаз и погасшей свечи; столько мечтала о том, как мы вернем себе место в обществе, – и все напрасно.
Разгладив страницы, я осторожно вложила письмо в выцветший сборник сказок, который родители читали мне перед сном. Умостившись на кровати между ними, я обводила слова, которые они зачитывали, и делала вид, будто мои крошечные пальцы оживляли мудрых дев и храбрых принцев. Ныне же те деньки казались далекими и ненастоящими, как волшебные сказки, которыми они полнились.
Я повернулась к Лайле – та снова что-то быстро строчила.
– О чем твоя новая история?
Сестра постучала ручкой по чистой бумаге на коленях.
– О девочке, которая отправляется в путешествие по неведомому морю. В конце концов ее прибивает к берегу, где все зачарованно… даже небо. А облака – из сахарной ваты.
Я обвела взглядом переполненный грязный вагон, подпрыгивающий на рельсах.
– Почему ты никогда не пишешь о том, что может произойти в реальности?
Лайла подняла на меня полные жизни карие глаза.
– Как же, наверное, скучно в твоей голове, Верити. У тебя совсем нет воображения.
– От богатого воображения одни неприятности, – парировала я.
В голову невольно закрались воспоминания о папе, каким он был раньше. До того, как граница между реальным и вымышленным размылась в его разуме, и из каждого закутка выползли кошмары, которые видел только он.
Я перевязала ленту на кончике светло-рыжей косы Лайлы. Когда папино безумие усугубилось, забота о том, чтобы мы не остались голодными и голыми, легла на мои плечи, и у меня совершенно не было времени предаваться фантазиям.