Во-первых, автор очень хорошо знает, что цена искренности высока. Искренность далека от экзальтации, от запутывающей эмоциональное пространство текста суеты, она первозданна, и только она, во всей неспешности своей выстраданной правды, вызывает у читателя полное доверие:
Я в ноябре – какой уж тут секрет?
Прошла весна, и лето стушевалось.
Мне много лет… намного больше лет,
Чем мне б хотелось и чем вам казалось.
Здесь не только разоблачение, но и мастерское по тонкости сравнение возраста с возможным объемом высказывания. Вроде бы просто, с другой стороны – весьма оригинально и ново.
Такое сочетание внешней неброскости и оригинальной глубины характерно для всей книги. И это первейшее свойство поэта глубинного, алчущего не славы, а смысла.
Во-вторых, у Марины Мичуриной абсолютный вкус к лексике. Я бы даже сказал, абсолютный слух к лексике. Это сразу подкупает, когда слова прекрасно сочетаются друг с другом, фонетически безупречны, без зазубрин и настраивают на возвышенный лад. При этом возвышенность не выспренняя, а романтическая, бурлящая, искрящаяся.
Мы в юные лета мечтали тайно
(Мечтам бесплодным был ли где почет?),
Что все вокруг изменится случайно:
Фрегат под алым парусом придет,
С улыбкой Грей возьмет под подбородок
И скажет: я всю жизнь тебя искал!
Торжественный эскорт из легких лодок
И музыка, летящая средь скал…
В этих восьми строках сконцентрировалось немало оттенков общего смысла. Тут и ностальгия по юности, и легкая и светлая самоирония, и изысканная и красивая реминисценция из культовой вещи Грина, и завершающая все музыка, что звучала с первой строки, но в восьмой дошла до апофеоза. Чудо как хорошо! Настоящая поэзия.
В-третьих, за каждой строкой Мичуриной виден сильный и цельный человек, со своим отношением ко всему. Но для стихов не столь важно, каково отношение, как важно, что оно есть. И благодаря этому создается притяжение образа лирического героя к образу автора, приводящее к сильному читательскому сопереживанию. Мичурина в стихах предстает человеком, кого опыт не ожесточил, а сделал мудрее и снисходительней. Но то, из чего строится личность человека, основополагающие национальные коды, она хранит бережно, не видит их иначе как отчетливыми и не боится прослыть чересчур дидактичной, высказывается вполне определенно: