– Знаешь, как хочется взглянуть на твоё лицо, особенно после всех тех слухов, которые ходят в резервациях…
– Слухов? – притворно удивилась я. – И что же это за слухи?
– Ну… – сенатор как-то неопределённо пожал плечами. – Разные. К примеру, о неземной красоте рыжеволосой девы-освободительницы!
– Ну, что вы, господин сенатор! – не без сарказма возразила я. – Какая красота может быть у презренной уродки?!
– Не скажи! – сенатор задумчиво покрутил головой. – Вот Лика, на мой взгляд, очень даже хороша собой! Кстати, она тебя частенько вспоминает!
Самым удивительным было то, что сообщение это ни капельки меня не взволновало. Должно было, кажется, хоть что-то шевельнуть в душе, тем более, что Лика – это частичка той, прежней моей жизни. Единственная, кстати, оставшаяся в живых частичка…
Но, наверное, душа моя выгорела дотла за эти последние несколько месяцев…
– Ты её вспоминаешь?
– Нет! – ответила я вполне искренне. – Ни разу за всё это время не вспомнила. Не до того как-то мне было.
– Понимаю, – почти сочувственно произнёс сенатор. – Так как насчёт убрать стёклышко?
По обе стороны от сенатора в сплошной кирпичной стене виднелись небольшие округлые отверстия. Возможно, для вентиляции, но очень уж они подходили для прицельных выстрелов из арбалетов. А на таком ничтожном расстоянии даже предпринятое ускорение вряд ли смогло бы мне помочь избежать губительных стрел.
– Так, может, всё же позволишь себя лицезреть?
– Позволю! – проговорила я почти весело. – Если уж вы так настаиваете, господин сенатор, то почему бы и нет!
Разумеется, лицевой щиток я убирать не стала (не полная же я идиотка!). Просто нажала пальцем в нужную точку, и чёрное лицевое стекло сделалось вдруг совершенно прозрачным.
– Ну вот, я и выполнила настоятельную вашу просьбу!
На лицах людей из посёлка почти невозможно разобрать хоть какие-либо признаки эмоций, но всё же мне показалось, что на продолговатой холёной физиономии господина сенатора промелькнуло некая тень разочарования. Впрочем, это могло быть всего лишь следствием созерцания моей, вполне заурядной внешности.
– Ну, что теперь скажете о неземной красоте рыжеволосой девы?
– Красота – весьма расплывчатое и довольно-таки неопределённое философское понятие! – уклончиво и, вместе с тем, задумчиво произнёс сенатор. – Значительно более обширное и разнообразное, нежели мы ранее могли себе представить. А ты сама разве так не считаешь, Вика?