Кисти скелета закрывали странного вида перчатки, больше похожие на металлические панцири, неизвестно каким образом крепившиеся к запястьям. Уил осторожно взялся за одну, и она осталась у него в руке. То же самое произошло, когда он попробовал снять железный башмак, доходивший почти до костлявого колена. Чудеса! Чтобы проверить возникшее подозрение, Уил, не дыша, взялся обеими руками за шлем и легко поднял его над безвольно откинувшимся назад черепом. Догадка оказалась верной: между желтой макушкой скелета и кольчужным капюшоном он едва успел заметить горку бурой пыли, которая прямо на его глазах рассыпалась сквозь позолоченные колечки. Уил знал, что шлем никогда не надевается прямо на голову, а тем более если под ним капюшон кольчуги. Обычно сперва рыцари надевали пуховую шапочку, а сверху нее еще и полотняный или шелковый чепец. Именно эти шапочка с чепцом и превратились в бурую пыль под шлемом. Означать это могло только одно: труп несчастного воина просидел здесь под деревом настолько долго, что вся его одежда, сшитая когда-то из дорогих материалов и кожи, обратилась в прах и исчезла. Остался лишь метал, причем совершенно не тронутый временем. Неужели в этих местах и правда не бывает дождей, а если дожди и случаются, то вся влага сразу же испаряется на солнце, не успевая спровоцировать ржавчину? Похоже, то было единственное объяснение. И оно Уилу совершенно не нравилось. Если в мертвом лесу гибнут могучие вооруженные рыцари, на что может рассчитывать бедный торговец шерстью, у которого за душой-то всего единственная фляга с дождевой водой?
Продолжая осмотр шлема, Уил убедился, что хозяином его был явно не англичанин. Подтверждением тому являлась надпись, выгравированная вдоль всего тонкого обода и больше смахивавшая на примитивный орнамент, элементы которого редко, но с определенной логикой повторялись: ломаная, иногда прерывающаяся линия, то и дело перечеркнутая короткими штрихами, то одиночными, то сдвоенными, со вписанными в ее причудливые изгибы крестиками или такими же короткими, но ни с чем не соприкасающимися штрихами. Кто бы ни гравировал шлем, делал он это отнюдь не по законам красоты. Значит, рассудил Уил, это надпись.
Один из фрагментов выглядел следующим образом:
В родном Уинчестере Уил слыл довольно образованным человеком, он умел не только считать, как того требовало его ремесло, но также читать и писать на английском и даже сносно разумел по-французски, будучи вынужденным время от времени общаться с тамошними купцами. Не знал он разве что латыни, однако с латинской вязью рисунок на шлеме Уил едва ли бы спутал. Оставалось лишь предположить, что перед ним язык неведомого ему народа, вероятно, одного из тех, которые, судя по рассказам пилигримов, обитали в превеликом множестве за далекими горами где-то на востоке большой земли. Только вот кто и когда заслал сюда бедного рыцаря, сложившего свою буйную голову среди мертвого леса, да так, что об этом вторжении молчали местные хроники?