Дворец, до последнего камня, до малейшей выщербины знакомый и бесконечно родной, предстал ей, словно видение принцессы Грезы: окутанный прозрачным туманом и розовыми вечерними лучами.
Ретта остановилась и несколько минут стояла, впитывая волшебную, чарующую картину всем существом, каждой клеточкой измученного, исстрадавшегося тела. Отчего-то казалось, что больше родной дом таким она никогда не увидит. Но что может быть глупее и нелепее подобной мысли?
Вновь ускорив шаг, она вошла в парадный холл, в изобилии украшенный вазами и скульптурами юных дев, вручила сундучок со снадобьями ближайшему стражнику и побежала на второй этаж.
Именно там, в дальнем конце тихой, уединенной галереи, убранной в соответствии со вкусами герцога картинами и музыкальными инструментами, располагался его рабочий кабинет. В мирное время здесь можно было встретить много народу: министров, просителей, успешно миновавших первый кордон из секретарей, и придворных дам, стреляющих по сторонами глазами. Однако теперь вокруг было на удивление пустынно и тихо, если не считать, конечно, лейб-гвардии, по-прежнему стойко несущей бремя охраны герцогских покоев.
При виде Ретты они брали на караул, и та неизменно приветливо кивала каждому из встреченных стражей. Последний предупредительно распахнул дверь, и герцог Рамиэль, до сих пор задумчиво смотревший в окно, обернулся, а увидев дочь, побледнел.
– Что случилось? – в нетерпении спросила Ретта, подбегая ближе и заглядывая отцу в глаза. – Какие вести?
Тот заметно смешался, и она внутренне похолодела. Что же произошло?
– Присядем, дочка, – мягким голосом сказал Рамиэль, указывая на пару кресел у стола.
Ретта села, терпеливо ожидая, а герцог устроился напротив, достал бумаги, некоторое время читал их, будто впервые видел, а потом отложил в сторону и потер затылок. Ожидание становилось невыносимым.
– Понимаешь, – заговорил он наконец, – нам, по сути, нечего было предложить Бардульву. А ему с нас взять. Переговоры шли сложно. В конце концов князь согласился удовлетвориться единовременной кабальной данью, которую, право, я даже не представляю, из каких средств платить. Но речь не об этом.
Рамиэль встал и подошел к карте, что висела на стене напротив стола. Заложив руки за спину, долго стоял, что-то высматривая и время от времени шевеля губами. Наконец произнес: