Дневники странника. Играя, мы идем - страница 9
«Но мне уже поздно помогать им. Мое время-бремя, истекло». И она вытянула руки, чтобы в последний раз нежно обнять мир теплом своего дыхания. Еще раз насладиться ветром..Морем..Небом…
Травинками, заблудившимися в одиночестве белесых дюн. Но небесный мотылек внутри ее сердца уже не мог ждать, яростно трепеща своими хрустальными крыльями в жажде разорвать клетку тела.
И, взмахнув ими в усилии пробуждающегося единства, он выпорхнул наружу, покинув теплое, но тесное место в естестве человеческого тела… Он полетел над темнеющей панорамой моря, весело, еле слышно гудя, и наслаждаясь долгожданной свободой. Он поднимался все выше и выше, перекатываясь и прыгая в тугих струях воздуха, щебетал, и сверкал на солнце цветными стеклышками крыльев. Он возвращался домой… Туда, откуда спустился сюда, в вечную весну душу-мира… Он возвращался к солнцу…
Закат потух. И мир окутала ночь, долгая ночь, не имеющая конца – наш же путь ВВЕРХ-х-х! Еще только начался.
Мумий Тролль «Всецело Всем».
Бог свернул ее побег от мира в блестящую математическую Формулу и создал из нее то, что должно получиться из отрицания Реальности. Он создал меня.
Разворот формулы был долог. Это длилось по земному летосчислению тысячу из тысяч лет, но здесь, в астрале, это было бесконечно мучительно. Злобные мысли, отринувшие мир – они вернулись и упали на мою Голову, низринули В материю, чтобы я еще более ужаснулся тому, что наделал – и я попал в тюрьму Земли. Комнату без выхода, где и находился и нахожусь до сих пор и где все вы, воображающие, что живут в раю…
Формула развернулась. ВОТ он, настоящий мир нашего общего сна:
«Коробок. Часы. И Степ-а». – Возник…
ЭТЮД
На золотом столе из старого дерева, лежали… Степа. Коробок. Часы.
Степа часто любил лежать на этом столе, что обычно использовался им для приготовления домашних заданий. Степа был лилипутом, часто носившим (летом он любил), коротенькие зеленые штанишки с монограммой Христа, фланелевую рубашку в черно-белую клетку и кепку, красную, с длинным козырьком. Ему было вроде пятнадцать лет, его особо не любили ни в школе ни дома. Мать, красивая женщина бальзаковского возраста, с длинными до пола золотыми волосами и чудесными наивными