– Я принесла свою скорректированную научную работу по инновационным технологиям утилизации отработанного ядерного топлива и отходов… – ответила та и положила перед ним пухлую папку, жалея, что сказала вслух слово «инновационным», на которое у Скруджа – то есть, Денискина – аллергия.
Профессор славился на весь университет своим консерватизмом, граничащим с откровенным идиотизмом. На его рабочем столе не было даже самого простого компьютера. Он предпочитал получать все отчёты в печатном виде, которые неизменно правил красным карандашом. Арину коробило, но сделать с этим она ничего не могла. В смене научного руководителя ей отказали. Поль тоже страдал от Денискина. По большому счёту, со старым профессором даже ректор не мог справиться. Денискин имел в родственниках кого-то из побочной ветви кремлёвского генеалогического древа…
Игорю повезло больше. Он смог втереться в доверие к Денискину, тот его очень выделял, что раздражало Арину. Несмотря на всё своё обожание, она считала Игоря несколько ленивым и безответственным. Особенно по сравнению с собой. Она же день и ночь занималась кандидатской, а у Игорька ещё и время на тусовки оставалось. А сейчас они вместе с этой мерзкой Корой работали над новой научной статьёй про нейронные сети. И, видимо, о новом токийском электронно-позитронном коллайдере.
Чёрт бы его побрал! И Игорька, и коллайдер, и иже с ними!
Профессор открыл папку и прочитал аннотацию, потом пробежал глазами синопсис. Одним отработанным движением он сгрёб всё в ящик стола:
– Арина Александровна, – сказал он, сложив кончики пальцев обеих рук друг с другом и пристально взирая на соискательницу, – скажите мне как на духу – зачем вам наука?
Она ожидала любого вопроса, но только не этого, поэтому молча смотрела на научного руководителя и хлопала глазами.
– Неужели вам не хочется завести семью, детей? На кой чёрт вам утилизация ядерных отходов? – всё так же пристально смотрел на неё Денискин.
– Я хочу сделать мир лучше, – наконец выдавила Арина. – Кто, если не я?
Денискин зашёлся кашляющим смехом. Сколько ему? Семьдесят? Восемьдесят?
– Хорошо, я прочитаю вашу работу и скажу вам своё честное мнение через пару дней, – пообещал он. – Но запомните одно: пока там, – он ткнул артритным пальцем вверх, – не захотят, мир лучше не станет. И хоть обпишитесь, но ваша кандидатская будет пылиться в архиве, а не пойдёт в дело. Всего хорошего!