Слезала одежда,
и шерсть обнажалась,
и нежно
Она щекотала
ещё непривычную кожу;
Чумазая рожа
в мордашку с зачатками рожек
Пере-ображалась.
Алёнка бежала,
кричала: «Иванушка, где ты?
Уж я за конфеты
тебя колошматить не стану
И лопать сметану
позволю, когда ты захочешь…»
Но почесть
была запоздалой:
Алёнка узнала
Те драные лапти, что прежде на братике были…
Следы уходили
сквозь рощу,
росою искрились,
Объедки травинок топорща,
где ранней порою
Неведомый ослик
с неведомым козликом
скрылись,
Навеки пропали в пути своём склизком
и мглистом…
Рыдала Алёнка с отчаянным писком и визгом.
ТРУДНО С НАМИ
…а сегодня – чтоб ты сдохла!!!
Дмитрий Рябоконь
Ох, душа у поэтов, у нас, непростая!
Всё молчу, да терплю, да вдруг как прикажу:
«Чтоб сегодня же сдохла!» – А то ведь, не знаю,
Может, завтра ещё и пожить разрешу.
МОЙ СКРОМНЫЙ АД
/ Майя Никулина /
В саду мой рай, а здесь – мой скромный ад.
Вот тут горю я вечером и утром,
А здесь меня пытают поминутно,
Как будто что-то выпытать хотят.
А там, повыше, вделаны крючки,
Затем чтоб душу вынимать из тела,
А чтоб душа совсем не улетела,
Покрепче заготовлены силки.
Так я живу, не требуя наград,
Владея адом и немного раем.
Войдите, не боясь, в мой дом и сад,
И я над вашей мукой зарыдаю.
ВЫ ДУМАЛИ…
Я просто Пушкин
Аркадий Застырец
Жаль, в школе вы меня не проходили.
Вы думали, что я простой жонглёр,
По ком роняет слюни крокодильи
Банальный волк у бранденбургских нор?
Нет: я воспел движение флотилий
Гомером в древнегрецкой стороне…
Но мы с Рембо один корабль споили,
Он до сих пор пьёт горькую на дне.
Сейчас я Пушкин! Знайте, коль неймётся,
Каких я рангов и каких племён.
Но если травят Моцарта – я Моцарт,
И если бьют Вийона – я Вийон!
И если сам Шекспир решит явиться
И звать, как собеседника на пир,
Я долго буду клясться и божиться
И даже рвать рубаху: «Я – Шекспир!»