– Оле-еж… – тихо протягиваю я.
Но его огромные, светящиеся в полумраке от слез глаза не смотрят на меня. Мне самой хочется сейчас заплакать, потому что то, что произошло, было по моей вине. Как-то так вышло, что я, пытаясь заступиться за Олега, вызвала его отца на отвратительные откровения. Как же так получилось? Мне жалко парня. Очень. Нужно его успокоить, но я не знаю, как это сделать. Я бы хотела обнять его, но боюсь, что будет только хуже. Его раздражает любой физический контакт. Чувствую, как меня начинает знобить. Должно быть, от переживаний и от холода тоже. На улице температура близка к нулю, а батарея в подъезде еще не греет, отопление пока не включили. У меня в руках мой шарф (пальто я успела накинуть, пока бежала по лестнице) и куртка Олега.
– Надень, – протягиваю ему куртку. – Тут очень холодно.
Но парень не реагирует. Я вешаю на шею шарф, чтоб не мешался и снова подаю Олегу куртку. Я боюсь, что он простынет. На нем школьные брюки и тонкая водолазка, а на ногах домашние шлепанцы.
– Олеж, пожалуйста. Ты же замерзнешь! – скулю я.
Но парень по-прежнему стоит у ледяной стены и не обращает на меня никакого внимания. Наверное, он обиделся и не хочет разговаривать. Ведь я заварила эту кашу.
В полном смятении, не представляя, как можно помочь, я начинаю всхлипывать от своего бессилия и глупости.
– Прости меня, Олеж… прости, пожалуйста. Я не думала, что так все получится.
Сама не знаю как, но я вдруг утыкаюсь головой ему в грудь. И… он не отталкивает меня. Я тихонько прижимаюсь к нему и осторожно просовываю руки за его спину. Мне хочется отлепить его от ледяного бетона, согреть его. Я все жду, что он отстранит меня, защитив свое личное неприкасаемое пространство. Но он впустил меня в него и не прогоняет. Я ощущаю, как затихают его всхлипы, а напряжение в сведенных мышцах спадает. Я опускаю свою руку и нащупываю возле стены его ладонь. Пальцы холодные, как лед.
– Ты замерз, – шепчу едва слышно. – Накинь куртку.
Я отстраняюсь от Олега и, вытащив куртку, зажатую подмышкой, пытаюсь накинуть ему на плечи. Он отделяется от стены и позволяет натянуть ее на него.
– Все, что говорил твой отец – это неправда, – смотрю ему в лицо.
Его взгляд отведен в сторону. Лицо еще влажное от слез, но он больше не плачет.
– Это правда. Я урод, – слова падают медленно и тяжело. И от них становится жутко.