– Ну что за люди, что за люди, болтают почем зря! – возмущался отец за вечерним чаем, – Лучше бы коровам титьки мыли. Не успеваем довезти молоко да завода, а оно уже скисло, а скисло, потому что грязное! И про Хану, и про Сапара все это брехня! Придумали, жену из дома не выпускает. А где эта жена? У нас в аулсовете она в списках не значится. Мы с Сапаром на фронте были. Он на Ленинградском, я на Донском тянули солдатскую лямку.
– Так весь аул шепчется, – говорила мама, разливая чай. – Только ты один ничего не знаешь.
– Я знать не хочу. Зачем мне это нужно, – кипятился отец, – У меня своих забот полон рот, ты сама знаешь. На прошлой неделе завезли десять ящиков водки, а уже выручку везти в город, в банк.
Мама усмехнулась.
– Ловкая она, эта Азиза. Выручку сделала. Сережки себе золотые прикупила. В город катается за товаром. Бесстыжая. На чужих мужиков зарится. Мало ее муж бьет.
Отец тут же смутился и заерзал на месте. Он перевернул кесе и прихватив пиджак, вышел.
– Завтра на Самбай поедем, Сапара найдем. Ты со мной, – бросил он мне.
Мама отвернулась к окну. Расстроилась, подумал я. Отца и маму я любил одинаково, но маму я жалел. Взяв подушку и одеяло, я улегся спать в летнике. Стены здесь были окрашены мелом и пахли чудесно. Я представил Хану Давидовну. Да, она была необычная, не похожая на наших аульных девушек. Когда она шла по школьному коридору, то старшеклассники сверлили ее глазами, делали непристойные жесты, а затем, когда она скрывалась, гоготали, как идиоты. В такие минуты мне хотелось наброситься на них с кулаками. Смугленькая, с иссиня черными волосами, с горбинкой на носу, она была прекрасна. Мне не спалось, я хотел отчего-то плакать. Близкие и дальние звезды переливались хрустальном цветом. Желтый диск луны висел над аулом, ярко освещая округу – дома, деревья, верхушки тополей, вытянувшихся, точно свечи. Где-то в дымке белесого тумана гремел Карасу. Нет, думал я, Хана Давидовна не такая, зачем ей Сапар? Он же старик, волк волком. Она не такая, она другая, словно принцесса из сказок «Тысяча и одна ночь».
Азиза, жена конюха Султанбека, днями стояла за прилавком. Светленькая, ладная, она иногда забегала к нам, оставляла отцу папиросы, чай маме. Посидев за дастарханом, она быстренько уходила.
Как-то раз я покупал сахар, пряники к чаю. Азиза взвесила их, завернула в газету и, посмотрев в окно, быстренько вышла из-за прилавка и, прижав меня к себе, опустила лицо в мои волосы. Я онемел. «Отцом пахнешь», сказала она, а теперь беги. И я бежал, ошарашенный. Султанбек, небольшого роста мужичок, с вечном набитым насыбаем ртом, боем бил Азизу. Порол он ее вожжами, с оттяжкой, без брани и от того – страшно. Дурно орущая от боли женщина, падала к ногам мужа, хватала рукам его пыльные кирзовые сапоги. Бросив в рот порцию насыбая, Султанбек пинал ее куда попадя – в голову, спину, живот. Аульчане молча глядели на эту экзекуцию. Утираясь кровью, Азиза пряталась под телегу и лежала там до сумерек. Затем охая и постанывая, она шла в дом, держась за стены неверными пальцами.