– Очень странный совет, если честно. Но ты зря стараешься – я в норме. Может, разве что стал чуть больше прежнего размышлять об окружающих меня вещах и по-другому взглянул на мир. Ничего необычного. Можешь расслабиться.
Кэтрин недоверчиво хмыкнула, но все же не спешила так быстро сдаваться. Она некоторое время рассказывала ему о собственных проблемах, периодически поглядывая на ведущую урок Редж и то и дело прерываясь в поисках нужного слова или выражения. Слушая этот порядком ему надоевший бред, Дауни попытался снова отключиться и оказаться внутри себя, побеседовать с этим всегда не вовремя появляющимся голосом и заняться хоть чем-то, отвлекающим от беседы, когда Джонс решила выбрать иной путь. Она выждала небольшую паузу и как бы совсем невзначай спросила:
– Знаешь, кто-то распустил слух о том, что ты теперь водишься с младшей сестренкой Хлои. Из средних классов. Это правда? – и спешно добавила, видя появляющуюся на лице друга злобу:
– Не думай, что я правда верю в эту чушь, Джек, ни в коем случае. Это не больше сплетни глупых и ноющих вечно школьников, я всего лишь хочу помочь тебе избавиться от этого нелепого недоразумения.
Дауни тупо уставился на Кэтрин и долго не мог вникнуть в смысл сказанных ею слов. «Она хочет убедиться в том, что кроме нее и Фишера у меня больше никого нет. Что я зависим только от них, и помощь могут оказывать лишь эти двое». Взял карандаш и, старательно закрывая лист от посторонних глаз, написал на обложке как можно ровнее
друг?
Затем все же повернулся к Кэтрин и медленно, совершенно забыв о ведущей лекцию женщине, скучающих учениках и оставшемся, но более никому не важном времени до окончания затянувшегося урока, выдал:
– Да, я дружу с Рэйчел Робертсон. Довольна? Ты не одна, к кому я могу подбежать, поджав хвост, и унизительно заскулить – перестань так думать. Возомнила себе, что хорошо меня знаешь, хотя половина из имеющихся у тебя фактов обо мне – обыкновенная ложь. Грязь, которой я запачкал твои ноги, чтобы, разнося ее по улицам и делясь сплетнями, ты оставляла за собой жирные следы, размазывала ее, а потом долго оттирала щеткой с подошв ботинок.
Брюнет хотел остановиться, ведь ужаса и неприязни в глазах напротив было вполне достаточно, но вдруг осознал, что не может перестать говорить. Словно тот мысленный ключ иссох, и теперь возродился в другом, словесном, более мощном и разрушающем потоке, вырывающемся из его рта с огромной силой. Парень опять – вернее, во второй раз в своей жизни – почувствовал настолько сильное желание выговориться, что все остальное становилось блеклым по сравнению с этой потребностью. Правда, если в прошлый раз разговор шел комьями, какими-то старыми отрывками воспоминаний из детства и бесконечной жалобой на жизнь, но ближе к концу начал литься довольно мягко и размеренно, то теперь всплывающие в голове острые фразы и оскорбления непроизвольно вырывались наружу.