Глава 1
Трещина в мироздании
Во всем найдется трещина,
Так свет попадает внутрь.
Леонард Коэн
– Ты ведь писатель, значит, тебя интересуют всякие истории, да? Моя теща может рассказать тебе кое-что из своей молодости. О походе к гималайским ледникам. Ты, наверное, решишь, что это все выдумки, старушечьи байки, – но, клянусь, история абсолютно правдива. Хотя, возможно, она слегка пошатнет твои представления о реальности.
С этих слов моего друга Тинли началась книга, которую вы держите в руках. Тинли занимается танка – тибетской иконографической живописью на пергаменте, где обычно изображаются тантрические божества и различные будды в их бесчисленных формах.
Мы сидели в его студии в Гангтоке, столице индийского штата Сикким, бывшего когда-то независимым гималайским королевством. Тинли работал скрестив ноги на коврике, а я наблюдал за ним, прислонившись к стене. Перед Тинли на деревянной раме была растянута древняя танка, которую он реставрировал по заказу сиккимской королевской семьи. Он измельчал в ступке привезенный из Тибета голубой полудрагоценный камень, чтобы подкрасить кусочек неба.
Детство Тинли прошло в дарджилингском Центре взаимопомощи тибетских беженцев, так как его семья была из Тибета. Когда мы познакомились, ему было около сорока, он жил в центре Гангтока, на верхнем этаже здания под названием «Свет Сиккима», с женой, сыном и тещей. Зарабатывал он живописью, у него были ученики, а также они вместе с женой держали небольшое интернет-кафе.
Я был знаком с тещей Тинли, ей было около семидесяти пяти лет, обычно она стояла на балконе, облокотившись на длинные перила, крутила молитвенный барабан и читала мантры, глядя с высоты последнего этажа на город и горы за ним. За три года до нашего с ней знакомства она обрила голову, облачилась в мантию и стала монахиней, полностью посвятив себя религии. Когда я заходил проведать Тинли, то часто поднимался к ней и, оперевшись на перила, любовался городом и заснеженными вершинами, а ее тихое присутствие успокаивало меня. Этим наше знакомство и ограничивалось, поскольку она не знала ни слова по-английски, а я не говорил ни на тибетском, ни на одном из бутанских диалектов.
– Как история о ее походе в горы может пошатнуть мое представление о реальности? – спросил я.