Мало сказать, что братья были удивлены. Нет такого слова, которое смогло бы описать степень их растерянности и непонимания.
– Налетайте, – скомандовала я. – Это мой прощальный подарок.
Мои недокормленные братья, увидев, как я расправляюсь с бутербродом, сделанным прямо у них на глазах, как жирный Альберт, не стесняясь, грызет одну из лучших колбас, без лишних вопросов последовали нашему примеру.
Когда тетка и смотрительница вернулись на кухню, пир был в полном разгаре. Глаза Котлеты выпучились до того, что я побоялась, как бы они не выпали.
– Бедные детки, голодные! – посочувствовала смотрительница, любуясь, как мы всемером в компании рыжего кота налегаем на ворованные припасы.
– Еще какие, – сказала я. – Нам здесь поесть не всегда приходится. А еще можете спросить у тетушки, почему младшенький сегодня ест стоя, и почему спины у остальных не разгибаются, и почему руки все в мозолях, а еда на столе в изобилии только сегодня. А главное, спросите у тетушки, почему она еду из своего погребка не достает, даже когда родные сыновья от голода уснуть не могут.
Лицо смотрительницы вытянулось. Она взглянула на тетку. Больше выносить меня, ворующую ее мечту, Котлета не могла, и гнев, который копился в ней целую неделю, вырвался наружу.
– Дрянь! – завопила она. – Мерзкая тварь! Гадина! – тетка схватила стоявшую у входа в кухню тяжелую метлу и пошла на меня. Метла дополнила картину, сделав Котлету еще больше похожей на ведьму. Она бы избила меня, не задумываясь, даже несмотря на то что ее гостья все еще была здесь. «Ну уж нет! – подумала я. – Бить себя я никому не позволю!»