Мы встречались с ним, примерно, раз в неделю. Сначала в учительской, а затем на его квартире в квартале Бейт-Исраэль. Никогда он не просил нас держать в тайне эти встречи, но факт, даже в мысли каждого из нас не было кому-то об этом рассказывать. Слишком большое удовольствие мы получали от этих встреч, чтобы еще делиться с кем-то. Мы хранили для себя и только для себя сладость этой тайны, как ребенок хранит в каком-нибудь укромном уголке конфету, вкус которой подобен вкусу рая. Без того, чтобы мы это ощущали, над нашими встречами витала атмосфера, устанавливающаяся между заговорщиками, но заговор этот не был опасным. Все, что мы делали, было продолжением той первой беседы в учительской. Мы заходили далеко в обсуждении тем, к которым наши взрослеющие души льнули с юношеской горячностью, вбирая из них, как губка, все, что можно вобрать. Мозг взрослого, с которым мы соприкоснулись, выковывал юношеское мышление своей ясной и решительной логикой. Стиль разговора господина Тироша напоминал нам развитие математического процесса. Он и пользовался чаще всего понятиями из алгебры и геометрии, и нередко казался нам математиком, занимающимся исследованием истории. Мы не встречали такого стиля ни у других наших учителей, которые пользовались возвышенной патетикой, поставляемой им в избытке книгами на иврите, ни у вожатых молодежных движений. Эти вдохновенно вещали о вещах, которые им самим были недостаточно ясны.
Сегодня, когда я прохожу вдоль границы, вблизи ворот Мандельбаума, я стараюсь не смотреть в сторону разрушенного здания на нейтральной полосе, внутри которого находится квартира Габриэля, где происходили наши встречи. Остался от этой квартиры на втором этаже балкон, висящий наискось, сквозь который торчат железные прутья арматуры. С этого балкона мы наблюдали за мечетью, возвышающейся по другую сторону шоссе, ведущего на север. Мечеть все так же возвышается и шоссе все так же ведет на север, только другие люди и машины движутся по нему. И все же, в принципе, дух этого района не изменился. Как и в те дни, можно слышать пение кантора, смешивающееся с пением муэдзина, доносящимся из мечети. Как-то на наш вопрос, почему он выбрал для проживания этот заброшенный район, Габриэль ответил, что он ему нравится своей религиозной атмосферой, которую можно вдыхать вместе с кислородом, ну и немного верой. Люди в Бейт-Исраэль и в Вади-Джоз во что-то верят. Это не его, Габриэля, вера, но она ему симпатичней веры жителей Рехавии. Затем указал рукой на гору Наблюдателей, назвав и ее религиозной. Мне так хотелось его спросить в ту минуту: какова ваша вера? Но я побоялся вторгнуться в его душу таким, я бы сказал, слишком прямым вопросом.