Людей он так же боялся и не подпускал близко. Уши держал востро, глаза подвижно бегали, движения были суетны и порывисты. Вел себя, как заяц в предчувствии опасности. Для людей его смешной образ прижился в сознании, и они стали его воспринимать благосклонно. Но за все лето никому из них не удалось в порыве теплых чувств погладить его. Он с интересом и удовольствием резвился с Капой, но при этом не забывал об опасности, всегда исходящей от людей. Более того, он был взрослее Капы, но и ее стал побаиваться. Когда она подросла и начинала злиться, он взлетал в прыжке, как заяц, и кидался наутек.
День за днем пролетали быстро. Веселое светлое лето шло к закату. Даже в поведении собак, казалось, сквозило уныние и сдержанность. Капа больше начинала раздражаться тому, что Черныш воровал у нее пищу из миски. Она росла, и ей хотелось есть все больше и больше, даже повадилась ходить на кучу мусора и компенсировать тем самым недостаток в еде. Так уж устроен мир – питаться досыта хочется всем, и кому это не дано, все равно промышляют. А тут рядом соблазнительная куча!
Чувствуя отчужденность и дерзкую борьбу подружки за выживание, Черныш все чаще стал покидать территорию и скитаться невесть где. Шерхан был надежным и верным другом.
Как-то незаметно Черныш исчез на несколько дней. Шерхан продолжал угрюмо ходить к мусору, но в гордом одиночестве.
Пронеслась весть, что Черныша сбила машина на мосту, а его мертвого сбросили в Пивоварку – мелкую, узкую речку-ручей.
– Людей боялся, от людей и подох… – сказал мужик, услышав известие.
Около месяца Капа оставалась на территории станции одна. Стала привыкать к одинокой, скучной жизни. С еще большим рвением подхалимничала, лезла с ласками к людям, ругала истеричным лаем прохожих и кошек, строжилась иногда над Шерханом.
Но вот нежданно-негаданно объявился Черныш! Прибыл с того света! Спрятался от людских глаз за строительной корзиной и ждал, когда появится в миске хоть что-нибудь. Человек обнаружил его невзначай и ахнул от неожиданности:
– Батюшки родные, воскрес?!
Глаза Черныша выражали ужас и испуг, мольбу и просьбу, покорность и безысходность. Казалось, что от собаки остались только два больших, вылезших из орбит глаза, а все остальное было не его. Она сидела, заваливаясь набок, опершись оземь передними лапами. Задние лапы валялись под ней безжизненно, обезволено. Меж ними лежал в израненной коже плоский кусок гениталий.