– Вася, в нашей конторе полгода царит «эпоха застоя»! Но ты вправе гордиться – находясь за рулём, являешься одним из немногих, кто остаётся в движении, поэтому, от греха подальше, смотри на дорогу! Насчёт этого – сейчас узнаем.
– Так я этоть, Николай Сергеевич, я завсегда смотрю, – он вновь скосил взгляд на письмо, – одним глазом на дорогу, другим – на обстоятельства.
Счастливый человек – ни хлопот, ни забот: за машиной следи, правила соблюдай – предел ответственности. А тут! Мало дел, так приходится с идиотом бороться, доказывать, что ты не верблюд… И за какие грехи мне эти казни египетские?
«Какая боль, какая боль! Аргентина – Ямайка: пять – ноль!» – тишину салона нарушил настроенный на номер начальника сигнал сотового. Точно, день не задался с утра! Верно баба Катя говорила: только чёрта помяни – он тут как тут!
– Доброе утро, Валерий Иванович!
– Здравствуйте, Николай Сергеевич, вы уже на работе?
Началось! Проверяет время моего прихода и ухода?
– Еду.
– Замечательно.
Я еду на работу к положенному часу и – замечательно? Что-то новое.
– Не понял?
– Вечером сообщили: в девять утра срочное совещание у мэра – День города на носу. А я некстати приболел. Не сочтите за труд – сразу в администрацию отправляйтесь.
– Хорошо. А что с вами?
– Вроде ничего серьёзного: давление слегка подскочило. Надеюсь, после обеда увидимся.
Что сказать: не торопитесь, Валерий Иванович, лечитесь до полного выздоровления, мы без вас лучше управимся?
– Да, да, конечно, выздоравливайте, – на фоне коротких гудков скорректировал водителя, непроизвольно вернув конверт во внутренний карман пиджака, – в мэрию.
Город набирал утренние обороты. Потоки машин медленно ползли по недостаточно широким улицам, образуя заторы в направлении центра. Видя нетерпение начальника, Василий предложил:
– Так, этоть, Николай Сергеевич, можно, если вы не против, по дворам рвануть!
– Рвани, Шумахер, а то, правда, опоздаем.
Василий появился в его жизни месяца три-четыре назад, после того как предыдущий шофёр – степенный, немногословный Кузьмич, вышел на пенсию. Вроде новый водитель всем был хорош: машину содержал в чистоте, сам был аккуратен и вежлив, зачастую проявляя своеобразную заботу о начальнике: то напоминая о своевременном приёме пищи, то о необходимости застегнуть пальто, прежде чем покинуть машину в морозные дни. Одна беда была у Василия – болтлив до невозможности. И ладно бы – болтлив, свою болтовню он умудрялся переводить в философские рассуждения по поводу и без. «Недуг» этот обрушился на шофера внезапно: несколько лет назад Васю бросила жена. Так, просто. «Надоел» – сказала и ушла, тихо затворив за собой дверь. Со щелчком дверного замка вселилось в Васю женоненавистничество. Возможно, от желания отвлечься от тягостных мыслей, возможно, от перенесённого нервного шока, но с тех пор рот его закрывался, что называется, только во время еды, для тщательного пережёвывания пищи. Темы для разговора находил «на раз» – что видел, о том и говорил, как нанаец, плывущий по реке в выдолбленной из тополя плоскодонке: что видит, о том и поёт. Камаргин вначале раздражался, злился, одёргивая шофёра, но тот, пожав плечами, замолкал, самое большее, на пару минут, неминуемо находя новую тему для философских рассуждений. Через какое-то время Николай Сергеевич привык к постоянной трескотне над ухом и редкие паузы в Васиных монологах стали напрягать больше, чем раньше напрягало их отсутствие.