– Позволь Катарине увидеть тебя, – едва очнувшись, потребовал Йоахим от Морского собора. – Позволь ей увидеть, над чем я работаю. Хотя бы раз. Она не заслужила моей лжи.
– Прости, Йоахим, – ответил собор. – Но я могу дать человеку авторизацию лишь после того, как он сам услышит мой голос. Катарина пока не слышит. Впрочем, в этом нет нужды. Батареи набрали заряд почти до предела. Завтра я отпущу тебя.
Йоахим ожидал радостного облегчения, которое неизменно сопутствовало ему на финишной прямой любого проекта, но вместо этого архитектора накрыло неожиданной и горькой волной тоски. Разводной ключ выскользнул из его ослабевшей руки и грохнул о каменный пол, породив глухое эхо в отдалённых уголках ходовой платформы. Впервые возникло и оформилось в слова не поддающееся здравой логике желание уйти вместе, не выбирая между силой любви и высотой творчества.
Где-то в десяти метрах над Йоахимом беспокойный падре вновь приник к щели меж досок – на этот раз ухом. Святой знак уже не помог ему – стало ясно: в оставленной без присмотра крипте прочно обосновалась неблагая сила.
– При всём уважении, падре, неблагой силой я склонен считать либо бродяг, либо анархистов, – ответил на это заявление начальник стражи Хафенбурга, – в любом случае, и с теми, и с другими следует разобраться.
Следующим вечером на площади Королей начали словно бы невзначай собираться люди в штатском, старательно прячущие в походке военную выправку. Этот же вечер выбрала Катарина для того, чтобы выйти торговать с лотка, и имела на площади Королей большой успех несмотря на свою рассеянность, вызванную навязчивым желанием найти Йоахима. Найти и принять любой исход отношений с ним, потому что пытки неопределённостью девушка более не выдерживала.
Шло время, фиолетовая вуаль сумерек сменилась звёздным фетром душной ночи; Катарина зажгла свечу на краю лотка, но уходить домой не собиралась. Люди в штатском сочли поведение торговки весьма подозрительным и молча переглядывались за её спиной, понемногу сжимая кольцо. Но задержанию не суждено было состояться: над площадью воцарился звук, который жители города почти сумели забыть и который ни за что не желали услышать вновь. Звук неотвратимой трансформации металла и камня.
– Стоять!
Резкий окрик подкрепился клацаньем взводимых затворов. На останках галереи, ведущей в колокольню, заметалась тощая высокая тень; слитный свет десятка фонариков превратил арку готического портала в театральные подмостки, а седого человека в измятом плаще готов был сделать главным героем и жертвой городской мистерии одновременно.