– Мне неловко, Катарина, право же, – вытолкать незваную гостью взашей было бы верхом грубости, поэтому Йоахим пытался обойтись словесными намёками. – Ты из-за меня опоздаешь на работу.
Девушка улыбнулась и хитро подмигнула архитектору.
– Грета так замучила меня своими нравоучениями, что я избавила себя от её общества и взяла отгул. А отгул – от слова «гулять»…
Бесенята в глазах Катарины скакали чуть ли не с транспарантом: «Неважно, от кого побег. Важно, к кому». Но Йоахим не смел взглянуть на зеленоглазую девушку. Не смел взглянуть на портрет жены и сына. Молчание затягивалось, становясь невыносимым.
«Мне грустно, когда ты запрещаешь себе быть счастливым», – признался с портрета Кай. Архитектор вздрогнул, словно получив хорошего тычка в спину, и по инерции сделал шаг из прошлого в настоящее.
В тот день Йоахим и Катарина выбрались далеко за пределы города. Кормили с руки беззастенчивых парковых белок, катались на больших парных качелях, взлетая попеременно почти до неба. Собирали цветы для гербария. Успели на речной трамвайчик, вернувший их, счастливых, на пристань Хафенбурга. В тот вечер Йоахим проводил Катарину до дома. В тот вечер Катарина впервые узнала, каким бывает поцелуй влюблённого мужчины.
В тот вечер Катарине было сказано, что Йоахиму она не пара.
– Ты правда думаешь, что уважаемый господин всерьёз заинтересован бесприданной сиротой с остландского побережья? – голос Греты полнился сарказмом. – Что он мечтает связать с нею свою жизнь отныне и навек?
Катарина хранила молчание, не желая спугнуть со своих обветренных губ призрак недавнего поцелуя.
– Не смотри на меня так, – нахмурилась Грета. – Да, я не мать тебе и не стану ею никогда. Но если бы я не забрала тебя из сиротского дома, не дала работу – кто знает, как сложилась бы твоя судьба? Так что будь добра, не наделай глупостей, ведь твоё доброе имя в этом городе – это и моё тоже.
Рассеянно кивнув в ответ на всё разом, Катарина предпочла скрыться с глаз хозяйки в своём углу за пёстрой ширмой. Как бы там ни было, вопросы Грета задала меткие, но думать над ними девушка собиралась в одиночестве.
В какой момент вопросы эти, неотвеченные, обернулись началом сна – Катарина не уследила. В какой момент сама она, распавшись на части, обернулась грудой кирпичей и цветного стекла, и сколько времени лежала так, сочтённая за мусор – также осталось неизвестным. Но пришёл тот, кому видны были робкие линии её души. Пришёл так скоро, как только сумел, доработал набросок до чертежа и собрал Катарину в стройную башню с цветными витражами окон, распахнутых навстречу рассвету.