Шумно вздохнула Рани и исподлобья глянула на Стела.
– Ты умеешь вышивать? – попытался он завязать разговор.
Толком познакомиться им так и не удалось. Как только они вошли вчера, Рани поняла, что лишняя на семейном вечере, и попыталась уйти, но матушка остановила ее: «Никуда ты не пойдешь в такую погоду, да еще в драных сапогах! – и усмехнулась, подслеповато щурясь: – В детстве Стел таскал домой котят – теперь мальчик вырос».
Согрели целую кадушку воды, и после купания матушка принесла свое старое платье в горчичный цветочек, нелепое и широкое. Сегодня платье сидело на Рани гораздо лучше, да и сама она куда больше стала походить на девушку: зарумянилась бледная кожа, мягче легли стриженые кудряшки – нежно и мило, если бы не острые скулы, рубленые движения и взгляд. Мертвый болотистый взгляд.
– Я учусь вышивать, – с нажимом ответила она.
– У тебя чудесно выходит! – подбодрила ее матушка.
Рани только покачала головой. Глупо было надеяться оставить ее здесь подмастерьем.
– Ты никогда не мечтала быть швеей, – озвучил Стел.
Она кивнула, отложила вышивку и тихонько спросила:
– Мне… пора? – ее глаза смотрели то на Стела, то на исколотые пальцы, то на половицы.
– Куда? – только бы она не расслышала в его голосе надежду, что ей есть куда идти.
Но она расслышала. Решительно поднялась, подошла к своим стоптанным сапогам.
– Поищу работенку или… не первый день в Ерихеме – разберусь…
С сопением она завязывала дрожащими пальцами шнуровку – будто веревку на камне. Стел знал, куда она собралась.
– Никуда ты не пойдешь, – он наклонился и сжал ее ледяную кисть.
Она смешно, по-заячьи, потянула носом и отставила сапог.
– Садитесь за стол, – позвала матушка.
Горячий мед продирал горло, успокаивал шум в ушах. В очаге прогорело полено и с треском развалилось надвое.
– И все же, что случилось? – матушка отставила кружку и посмотрела Стелу прямо в глаза. Пожалуй, последний раз он видел ее такой серьезной, когда еще школяром заявился домой с разбитым носом.
– Я назначен сопровождающим отряда рыцарей Меча и Света в лесной поход. Сегодня ночую в казармах, выступаем завтра. Вернусь к осени, – выпалил Стел на одном дыхании и уставился в огонь.
Девятнадцать лет назад отец точно так же обещал, что вернется. Не вернулся.
Матушка шумно выдохнула и сжала его ладонь сухими, нежными пальцами – во всем мире только у нее были такие пальцы: мягкая кожа казалась пергаментной, Стел боялся ее повредить. Такой глупый детский страх.