Вот откуда у Забавы в волосах медные усеряги, у Матерей тёплые полушубки и справная обувь. То не дары богов, не милость избранным. Воровство это или хуже. Не знаю, как назвать. Ему, значит, разрешено копать. Конечно, Ждан крепкий, что гриб боровик: на сытной каше вскормленный, в тепле избы взращенный.
Пахнуло тяжёлой землёй и гнилью. Засвербела в сердце плесень, заколыхалась перед глазами пелена, загудело ульем в ушах.
Злыдни с ними, пусть творят, что хотят.
Поднялся, развернулся, поковылял домой.
Слав
Лучезар появился на поляне с таким взъерошенным видом, что, взвизгнули девушки, разорвался хоровод, запнулась свадебная песня. Старшая Мать руку застыла с поднятой для благословения молодожёнов рукой.
Все охнули.
Лучезар обвёл глазами костёр, хоровод.
– Вы п-п-п… Н-н-нельзя. Н-н-не надо.
Желтые да красные листья на заветном древе шелестят. В загоне подросшие козлята мекают. В небе гусиный клин пролетел. Забава в праздничном сарафане охнула и прижалась к Ждану.
Лучезар вцепился себе в рыжий стог на голове. Застонал. Голову поднял, рубанул ладонью наотмашь. Развернулся на пятках, и бросился вон с поляны.
Журава взвизгнула, следом сорвалась.
Скажу правду – замешкался. На месте топчусь медведем. Тут свадьба, веселье, игры. Голуба и Гостеной улыбаются ласково, держат за обе руки. Куда Лучезар денется, не нянька ему. Под утро сам придёт, как бывало.
Нет, не могу так. Песню оборвал, рукой взмахнул, бросился вслед.
Не бегал так быстро, даже на охоте. Ветки стегали по глазам. Жураву обогнал. Не прощу себе, умирать буду – батюшке Ратибору покаюсь, что на пепелище не успел. Опоздал, на воробьиный скок, на заячий хвост.
Бегу, издали вижу на пепелище светлую фигуру на фоне чёрных стен. Рубаха на тонком теле мотается, как бельё на верёвке. Лучезар заприметил меня, крикнул:
– С-с-стой! Не…
Тут разбежался и рухнул на брёвна. Те страшно затрещали. Острые края закачались. Лучезар отбежал поодаль, разбежался вновь.
Кричу: – Не смей, Луче… – тут подвернулась под лапоть брошенная лопата, рухнул, покатился кубарем, отбил бока.
Дальше черно.
Шишиги, видать, память отъели.
Сквозь душной травяной дым слышу распевный наговор – Журава во тьме землянки колдует, .
После рассказала, что на пепелище услышала глухой грохот, увидела пылевое облако. Я в деревянный осколок вцепился, прочь тащу. Кричу, никто не отзывается. Кричу птицей выпью, страшно. На лице кровь. На груди кровь.