Ох, страсти, какие, сохрани, Лада-Матерь. Жители поселения живы и здоровы. Забава на сносях. Новомир захворал, но то пустое. Горячими травами кашель прогоним. А насчёт обгрызенных в щепки деревьев – это сколько угодно; и новая просека в вековом буреломе, будто кто-то большой в горячке бился.
Дядя молчал. Мне вздыхалось: не осталось ли в глиняном мешке ещё мясца?
– Вот что, охотник Слав, нельзя вам здесь. Уходите и быстро.
– Кому это нам? – И когда я успел своё имя назвать?
– Вам, людям. Забирай, кто согласен и уводи. Здесь худо будет. Кощей свататься собрался – нешуточная битва намечается.
– Пошто же битва, если свадьба дело радостное?
– Цыц, сверчок. – Размеренная неторопливость разом пропала, – Радость, когда невеста согласна. А если к самой Маре Моревне женихаешься, полмира шутя сгореть может.
Наверно, рот мой открылся, что полынья. Кость заячья выпала из-за щеки на губу. Дядя не удержался, хмыкнул:
– Я уж говорил: смешные вы существа, люди. Забавные, но слабые. Вас, людишек, что букашек, сомнут, не оглянутся. Уходите.
– Куда ж пойдём? Некуда нам. Тут дом, огород…
– Идите вверх по реке. Через седмицу или боле выйдете к деревне. Перво-наперво поклонишься старосте печатью.
И ладонь протягивает. Отчаянно трясу головой.
– Бери, – рявкнул. Вороны, что клевали заячью голову, резко снялись с места. – Бери. Недолго добрым буду.
Печать сама оказалась в моих руках. Тёплая.
– Старосте скажешь: мол, приказал господин Тень в его дом заселиться, хозяйство править. Ремеслом овладей, девок замуж определи, скотину заведи. Ну да сам разберёшься.
Он легко поднялся, поразительной силы и мощи человек. Носом только до плеча достану.
– Лузезару хвалу вознеси, спас людей. Я ведь собирался… Ну да ладно. Не всякий молодой оборотень силу звериную способен в себе укротить. Любовь братская чудеса творит.
Поправил на плечах волчью шкуру, поправил вышитый блестящими камнями пояс:
– Я уж пожил среди людей, насмотрелся на вашего брата. Хватит. Возвращаюсь.
Развернулся и твёрдым шагом направился прочь. Вроде бы рядом стоял, а вот уже у кромки леса. Обернулся:
– Уходи. Ещё раз встречу, гляди, не зайцем пообедаю. А так, может, и сгодишься.
И пропал из виду. Огонь сам собой погас, песком засыпался. Снег у бывшего костра подтаял, ни следов, ни костей не осталось. Весеннее солнце прыгнуло по кругляшке в ладонях. Любуюсь на странный оберег из серой незнакомой бронзы – то ли медвежья, то ли волчья лапа.