Аронова умышленно не обозначала, что имеет претензии в том числе и на нажитое вместе имущество, не желая заранее возбуждать в муже ненужные пока подозрения; ее целью было спровоцировать его на серьезный конфликт, чтобы появилась убедительная причина закончить изрядно надоевшие ей отношения; провокацию же она создавала – нет, не потому, что чего-то боялась либо же опасалась! – просто ей необходимо было создать в общественном мнении несомненную уверенность, что не она является распутной женщиной (каковой себя, конечно же, ни на миг не считала), а ее «драгоценный супруг» не оказался в необходимой мере благонадежным; да, ей нужен был основательный повод (обязательно более или менее благовидный), не бросавший «грязной» тени и способный обеспечить (скорее, исключительно для себя, только чтобы хоть как-то успокоить развратную совесть, видимо не совсем еще до конца растраченную) достойный, а главное, оправданный всеми уход, вынужденно осуществленный от опостылевшего супруга.
– Так что ты решил? – продолжала она словесные излияния, стремясь как можно больнее задеть близкого человека (некогда, может быть даже, любимого) и готовясь ко всему, причем и к некоторому физическому насилию. – Ты «отпустишь» нам сейчас денег, или мне уже начать собираться? Только знай: выберешь второй вариант – на мое прощение можешь более не рассчитывать! Так как мы поступим в дальнейшем?
– Я не знаю? – отмахнулся офицер от жены, как обычно делают от надоедливой мухи, не позабыв скривиться в презрительной мине (похожие скандалы в семье были не редкостью и, к слову сказать, Лидия несколько раз собирала некоторые нехитрые пожитки и уходила на время к подругам, но всегда потом возвращалась обратно). – Поступай, как знаешь… я тебе в сомнительных делах не советчик. Соберешься расстаться – ну, что же поделать? – тогда уходи, – и грустно вздохнув, – держать я не буду.
– Значит, так ты решил? – произнесла высокомерная женщина, почти вплотную сузив прекрасные глазки и одновременно делая злобным не менее красивое личико; она вмиг изобразила на физиономии уничижительную гримасу. – Что ж, ладно, еще посмотрим?..
Засим они расстались, и женщина, забрав с собой послушного сына, уехала, как она тогда сказала: «Поеду к подруге подумаю, и, может быть, уже не вернусь». «Хорошо, хорошо, – не стал с ней спорить супруг, давно привыкший к взбалмошным проявлениям и почему-то уверенный, что и этот раз не явится каким-нибудь неприятно неожидаемым исключением, – пусть будет так, как ты решишь и, собственно, скажешь». Через пару дней Аронова позвонила и капризным голосом поинтересовалась, собирается ли «благоверный» забирать ее от подруги – случилось, как Павел предполагал, и, делать нечего, презрительно ухмыльнувшись, он стал настраиваться в дорогу.