– Лене… – Ренцо поставил Виолу на землю, шагнул вперед.
– Мы ждали тебя завтра, – сказала женщина. Все еще стояла на две ступеньки выше. – Уже так поздно.
– Ты ждала? – сарказм в его голосе. – Я решил не затягивать, раз уж ты совсем заждалась.
Она улыбнулась, все так же снисходительно, шагнула еще на одну ступеньку к нему, потянулась, поцеловала в щеку.
– Я так рада, дорогой, – в ее голосе едкая насмешка.
– Не так, – он сгреб ее в объятья, прижимая к себе, жадно поцеловал в губы. Только вот радости и нежности в этом не было ни капли. Мэй подумала, что так, наверно, целуют шлюх – по-хозяйски, властно, с одним только желанием получить свое.
Лене не сопротивлялась, но и не пыталась обнять в ответ, с чувством неизбежности.
– Пойдем в дом? – сказала она, когда Ренцо закончил и отпустил ее.
– Сейчас.
Он обернулся, вернулся, подойдя ближе к Мэй.
– Гильем! – велел он. – Подыщи сеньорите подходящую комнату, сделай все, как я тебя просил.
– Да, сеньор, – Гильем кивнул, поглядывая на Мэй с опаской.
«Сеньориту»?
– Что это за девка? – грубо поинтересовалась Лене.
– Заложница, – бросил Ренцо через плечо, не оборачиваясь. – Гильдия проследит за ней.
– Так и отдай ее Гильдии! Мне не нужна дикая джийнарка в доме.
– Это мой дом.
Ренцо умел говорить, почти не повышая голоса, но так резко и жестко, что не оставалось сомнений – будет так, как он сказал.
Он говорил для жены, но смотрел Мэй в глаза. И в его глазах была только усталость.
– Ничего не бойся, – тихо по-джийнарски сказал он. – Если что-то не так, ты сразу говори Гильему, а он передаст мне. Хорошо? И отдыхай.
– Хорошо, – так же по-джийнарски сказала она.
Гильем провел ее в дом через боковой вход, не вслед за Ренцо, а другим путем. Дом просто огромный, светлый, пол из лаорского мрамора, мягкие ковры, изящные вазы с цветами. Ничего излишнего, вычурного, хозяева не пытались произвести впечатление, у них и так было все, что только можно желать.
Мэй отвели небольшую комнату, удивительно уютную. Так, словно она гостья здесь, а не пленница. Но нет… все равно охрана у дверей – один из солдат, приехавших с ними, остался за дверью.
Ей принесли воды, умыться с дороги, принесли печенье, немного хлеба и сыра на ужин, молока… И домашнее илойское платье – переодеться. Молча, только осторожно улыбаясь. Здешние слуги, наверняка, думают, что она не знает языка.