Матрос (так назвал его про себя Пашка) молча встал, прошел к двери и громко постучал кулаком, – открой дядя!
Снаружи звякнул запор, она, скрипнув, отворилась, возник силуэт в папахе и с винтовкой в руках, – чего надо?
– Будь другом, принеси воды, у нас раненый.
– Подохнет и так, – пробурчал страж. – Ишо постучишь, застрелю как собаку.
Дверь снова закрылась, лязгнул засов.
– Гад, – харкнул матрос на пол и заходил меж ног товарищей по амбару. Остановился у окошка в конце, встав на цыпочки, просунул туда голову.
– Маловато, – сказал кто-то. – Хрен пролезешь.
– Это да,– вернувшись назад, уселся на место.
– Дядя матрос, – придвинулся к нему Пашка. – Я могу, если надо. И еще у меня во что есть,– оглядевшись по сторонам, достал из кармана штанов браунинг.
– Молоток пацан, – тихо сказал тот, повертел в руках и вернул обратно. – Тебя, кстати, как звать?
– Пашка.
– А меня Иван (приблизил лицо), и они немного пошептались. Потом оба встали и снова прошли в конец амбара. Никто не спал, все молча наблюдали.
Там матрос опустился на карачки, мальчишка влез ему на спину, через минуту в светлом пятне мелькнули босые пятки.
На другой стороне Пашка упал в крапиву, зашипел от боли, и тихо взведя затвор, прислушался. В хуторе по – прежнему шла гульба, раздавались пьяные крики, иногда в небо полыхали выстрелы.
Ужом прополз к углу амбара, осторожно выглянул. Часовой дремал сидя на колоде у стены, встав на ноги, начал к нему красться. Сердце едва не вылетало из груди, было страшно. В метре от беляка под ногой треснул бурьян, тот поднял голову, в лоб ударила пуля.
– Хек,– дернувшись, повалился набок, а мальчишка был уже у двери.
Отодвинув засов, распахнул ее настежь, оттуда первым выскочил матрос, схватив винтовку часового и сдернув пояс с подсумками, за ним остальные.
– Ходу, – махнул рукой, и все нырнули в кукурузу. По лицам захлестали перистые листья, запахло ночной прохладой.
Сопя и спотыкаясь, пробежали версту*, и здесь Пашка, оступившись, упал, ногу пронзила боль.
– Ой, – закусил губу, но звать на помощь не стал, а беглецы меж тем удалялись. Потом шелест листьев стих, где-то затрещал сверчок, в небе пушисто дрожали звезды.
Понимая, что может быть погоня, мальчишка стал на ноги и поковылял по полю под уклон, в сторону от основного следа. Пару раз, присев, он отдыхал, а к утру вышел к небольшой сонной речке поросшей осокой и кувшинками.