Сильно воняло – видимо, разлитым второпях ацетоном.
– Зачем это вы меня сюда привели, Сан Саныч?
– Вам стоит посмотреть на них поближе. Я чуть в штаны не наложил, когда впервые увидел. И растерялся. Вам это нельзя себе позволить – цена ошибки большая слишком.
А обездвижил я их и обезопасил от души. Убедитесь, что у них упала температура тела, нет пульса, дыхания и – главное – гляньте им в глаза. Это – важно.
Через минуту, выполнив все, что он велел, я почувствовал, что взмок как мышь. И действительно: взгляд у обращенных был… Не описать… Ненависть в чистом виде, не живая ненависть, инфернальная какая-то. И даже не ненависть, просто такое чужое… Черт, не описать… Голливуд бы дорого дал, чтоб такое воспроизвести. Да хрена такое изобразишь… Мороз по коже… Ловлю себя на том, что оцепенел, с трудом стряхиваю это мерзкое состояние.
В остальном – трупы как трупы. Кожа грязно-воскового бело-зеленоватого цвета. Затеки складок кожи на уши, как обычно у покойников – когда лицо обмякает, и обвисают ткани. Холодные, комнатной температуры.
Не дышат, сердца не бьются.
Только вот двигаются и стараются освободиться.
Действительно, впору в штаны класть…
Когда мы выходим за дверь, и замок щелкает, я чувствую, словно гора с плеч… И – выходил я спиной вперед, вертя головой на 360 градусов…
– Это вы правильно головой вертите – замечает Сан Саныч. – Теперь так всегда делать придется. Привыкайте.
Возвращаемся в кабинет начмеда. Сан Саныч с оханьем плюхается на диванчик. Переводит дух. Ему заметно хуже. Пот с него градом катит. И одышка.
– Теперь спрашивайте, что хотели.
– Почему вы считаете, что дела пойдут по худшему сценарию?
– Не только начмед звонила. Я тоже звонил. Считаю, что ситуация катастрофична и меняется в худшую сторону стремительно: один мертвяк – и поликлиники нет.
И с десяток инфицированных разбежались. Придут домой, врежут дуба – и обернутся… Здравствуйте, девушки!
В ФСБ вежливо проигнорировали. В Смольном попросили не хулиганить. А в нашем отделении милиции, наоборот: у них с ночи лиса полярная пришла. В Комитете здравоохренения никого из начальства нет, и никто ничего не знает и знать не хочет. Из соседей только стоматологи отозвались – их главный прибегал, смотрел. В райздрав я все доложил, но не уверен, что восприняли правильно. И все.