В каком-то фильме сказали, что мозг потребляет больше половины всех получаемых белков и прочих калорий. Когда желудок пуст, мозг продолжает требовать пищу и сосет ее из организма. Результат длительного голода – проблемы как с телом, так и с мозгом. По Елке это было заметно.
Еще я знал, что долго голодавшему человеку нельзя набрасываться на еду. Я сунул Елке флягу с водой и несколько сухофруктов:
– Тщательно разжевывай и обильно запивай. Если заболит живот – больше в этот день не ешь, пей воду.
Развалившаяся на траве Ева громко распорядилась:
– Пусть помоется. От нее смердит, будто она неделю назад умерла.
Елка действительно умерла, и гораздо раньше. Душу убили, осталась бездушная оболочка.
Теперь я рядом и не дам ее в обиду. Только бы Ева ничего не учудила.
Мы в ответе за тех, кого приручили? Глупость. Тогда Ева должна заботиться обо мне. Она это, конечно же, делает – в рамках обязанностей рабовладельца. А, к примеру, я, спасший ее от смерти в подземелье – я тоже должен о ней заботиться?
Ева обязательно что-то учудит. Я встану на защиту Елки. Скорее всего, мы с Елкой погибнем. Могу ли я поступить иначе? Нет. Почему? Единственное, что приходит в голову в качестве ответа – потому что у меня есть душа. Она болит за людей. Елка – человек. Ева – нелюдь. Зимун, Аркан, Корж и Сяпа – тоже люди, и я защищал бы их от нелюдей как самого себя. Обидно, что они выбрали закон «Человек человеку волк». На самом деле такого закона нет, поскольку тот, кто живет по нему – не человек. Человек – это должно звучать гордо.
На протянутый мной кусок мыла Елка смотрела пустым взглядом и не двигалась. Кажется, она не понимала, что я ей даю и зачем оно нужно. Забыла. Память, чтобы не мучить, стерла прежнюю жизнь, только поэтому Елка жила. И это позволяло надеяться, что однажды все вновь переменится, и у памяти появится новая работа: стирать недавнее и возвращать приятное былое.
Дрова давно прогорели, я наскоро смастерил вертел с поперечиной на двух треногах, выставил над углями жердь с большими кусками конины и вернулся к Елке, так и не сдвинувшейся с места, подтолкнув ее к реке.
– Она тупая? – донеслось недовольство Евы.
– Она умная, просто очень устала. Ей не давали мыться, и она забыла, как это делается. Я объясню, и все будет как надо.
– И сам помойся, от тебя разит потом не меньше, чем от этих. – Ева пнула валявшийся в ногах труп.