Утром, только начало светать, все стали разом подниматься. А Кирюхин уже ходил взад-вперёд возле струга по пристани, к нему подходили какие-то люди и о чём-то спрашивали, Кирюхин одних успокаивал, а на других покрикивал.
Потом с разных сторон зашумели:
– Идут! Идут! – и стали разбегаться по своим местам.
На площадь перед пристанью вышли стрельцы, у них начали бить в бубны. Потом как-то сразу из-за стрельцов вышел матёрый боярин в матёрой же шапке, бородатый, длинноусый, на вид очень грозный, а рядом с ним семенил Сумороков. За Сумороковым шёл поп. Потом боярин – воевода Хлопов, конечно, Тимофей Андреевич – и Сумороков расступились, поп с причтом выступил вперёд и начал службу. Все поснимали шапки, начали креститься и отвешивать поклоны. Поп махал кадилом, пели службу. Потом служба закончилась, хор отступил, Хлопов махнул рукой, на горе в кремле заиграли колокола, и все мало-помалу начали отчаливать – но по порядку.
А порядок был такой – впереди шёл головной есаульный струг, а на нём Кирюхин и Маркел, и сорок стрельцов на вёслах, и корабельщики, трое, потом шли корабли с товарами, их было, как вчера было посчитано, сто восемнадцать, а ещё в хвосте, на всякий случай, шёл ещё один есаульный струг со стрельцами, так называемый хвостовой есаульный струг под началом полусотенного головы Елизара Смыкова, подъесаула. То есть всего тогда из Нижнего вышло ровно сто двадцать кораблей. И все сразу повернули на Казань! Вот где было тесноты да толкотни! Вот где Кирюхин накричался, наорался и наразмахивался руками! Но, как после оказалось, он не зря орал: купцы вскоре хоть и сбились в стадо, но уже не давили один другого, не ломали вёсла, а выстроились в караван, то есть впереди шли большие и быстрые, а сзади малые и неповоротливые, за которыми тянулся, а куда ему было деваться, Смыков.
И так они шли восемь дней – через Василь-город, Козьмодемьянск, Чебоксары, Кокшайск и Свияжск. Скукотища была просто страшная. В чердаке было душно, Маркел уже давно снял шубу и укрыл ею царский сундук, а сам ходил в одном кафтане, даже, правильней, по целым дням сидел под парусом, а Кирюхин лежал у себя в чердаке, на корме, и дремал. Маркел посматривал на берега. Правый, горный берег был тёмный, заросший, зато левый, луговой, Маркела очень радовал. Какие там были густые травы, а какие они сочные! Эх, думал Маркел, вот бы куда скотину выпустить, да вот хотя бы слона…