По левую руку от монаха резались в карты Монтиньи и Тевенин Пенсет. В первом из них явственно проступали черты аристократа. Он напоминал падшего ангела: стройный, гибкий, с изысканными манерами, в выражении лица что-то мрачное и орлиное. А вот бедняга Тевенин был полон благодушия: сегодня днем в предместье Сен-Жак ему удалось удачно провернуть одно дельце, и вот сейчас он все время обыгрывал Монтиньи. Широкая улыбка не сходила у него с лица; обрамленная рыжими кудряшками огромная лысина лучилась нежно-розовым светом; торчащий живот колыхался от едва сдерживаемого смеха, когда он сметал со стола очередной выигрыш.
– Удвоим или закончим? – спросил Тевенин.
Монтиньи мрачно кивнул.
– «Одни предпочитают пышный ужин», – писал Вийон, – «Хлеб с сыром, но на серебре. Или…» Или? Ну-ка, подскажи, Гвидо!
Табари захихикал.
– «Иль лишь петрушку, но на золоте», – нацарапал поэт.
Ветер снаружи усиливался, гнал перед собой плотные облака снега, а временами начинал победно завывать или стенать замогильным голосом в трубе. Мороз к ночи стал крепчать. Сложив губы в трубочку, Вийон изобразил шум ветра: нечто среднее между свистом и воем. Это был еще один талант, который наводил жуть на пикардийца, и из-за которого тот терпеть не мог поэта.
– Слышишь, как он воет у виселицы? – спросил Вийон. – Они сейчас там болтаются, отплясывают дьявольскую джигу. Пляшите, пляшите, кавалеры, вам больше никогда не согреться! О, вот это удар! Сейчас кто-то из них шмякнулся об землю. Одним плодом меньше на трехногой мушмуле! Я говорю, почтенный Николас, холодно, наверное, сейчас на дороге в Сен-Дени?
Монах мигнул и чуть не поперхнулся, судя по тому, как заходило адамово яблоко у него на горле. Как раз у дороги на Сен-Дени стояла самая отвратительная в Париже виселица Монфокон, и упоминание о ней крепко его задело. А вот Табари понравилась шутка про мушмулу – никогда еще он не слышал, чтобы об этом так беззаботно говорили. Схватившись за бока, он разразился громким каркающим хохотом. Вийон щелкнул его по носу, отчего тот сразу же зашелся кашлем.
– Все, прекрати! – приказал поэт. – Лучше придумай рифму к слову «рыба».
– Удвоим или закончим? – упрямо повторил Монтиньи.
– С нашим удовольствием, – откликнулся Тевенин.
– В бутылке что-нибудь осталось? – спросил монах.