В процессе продажи губной гармошки мы выяснили главное – здесь к папе относятся хорошо. Все, с кем бы папа не заговаривал, общались с ним запросто, иногда с песней. Думаю, это не только из-за хард-рок кафе. И дело тут вовсе не в губной гармошке. Просто, за версту было видать, что люди эти бодного поля ягоды с моим папой.
Всё новые и новые бородатые толстые дядьки в банданах с изображением черепов обступали папу и принимались хлопать его по спине совершенно по-свойски.
– Майн херц блут, паппа! – орали они в ухо папе непонятные слова – Раннинг Вайлд, паппа! Сан Паули, паппа! Веттер Перремен! Веттер Пррремен!
– Прима! – храбро защищался мой папа.
Он всё пытался продемонстрировать им татуировку с «ветром перемен» у себя на спине. Но жизнь потрепала его спину так, что там остались лишь какие-то потертые от непрерывного шелушения буквы. Буквы эти вызвали скорее смех, чем восторг у бородачей. Но смех этот был доброжелательным и добродушным. В конце концов, один бородач треснул папу по спине особенно сильно и по-заговорщицки сообщил:
– Мы тебя ждали.
А потом добавил загадочно:
– Кавабунга!
Кавабунга!
Снежный ком не успел бы скатиться с горки быстрее, чем я поняла, что теперь мы живём в сумасшедшем доме, под названием Репербан.
Место не было похоже на чуточку города посреди леса, там, где мы прожили два года. Не было оно похоже и на водоворот машин на фоне одетой в гранит раскисшей речки, где я родилась. От других улиц города этот Репербан отличался, как включенная лампочка отличается от перегоревшей. Вокруг было полным-полно светящихся вывесок, расплывчатых, как альбом с акварельными рисунками. Улица, составлявшая большую часть района, наполовину служила проезжей частью. Но столпотворения машин не наблюдалось. Светофор будто брал тебя под руку, приглашая проходить через дорогу. А машинам наоборот приказывал тормозить. Чем дальше ты шёл, тем больше казалось, что идёшь по ковбойскому городу – с вывесками и распивочными на каждом углу. Люди были одеты в бороды и сапоги. Не только мужчины, но и женщины тоже. Кроме того женщины носили кожаные шляпы. Ещё чаще – кожаные трусы, одетые на голое тело. Поскольку на дворе стоял, между прочим, ноябрь, большая часть женщин одевалась в мохнатые пушистые разноцветные сапоги. Почти все вокруг громко смеялись. Все вокруг пили. Но злыми и пьяными вроде бы не были.