таинственно, таинственно,
таинственно дрожит –
что-то вязкое, живое…
Дед качает головою
и кричит во тьму, кричит:
«Выходи-ка из коробки,
из пещеры то есть той,
тёмной ямы гробовой!»
А пещерный дух серди́тся:
«Ну нашёл, блин, чем гордиться,
перестань права качать.
Если биться, значит, биться,
что же в жопу-то кричать?»
Дед Етой стоит, не знает,
меч в руке его усох,
алкоголем разбавляет
он спито́й морковный сок.
Кхмер Пол Пот
пьёт компот.
Президент Бокасса
жрёт человечьи мяса.
Только скромный Дед Етой,
встав, как водится, не с той,
с-под-подушки личную
пьёт водочку «Столичную».
Выпил рюмочку и вот
вам привет передаёт.
Дед Етой как всегда встал не с той,
ну а толку-то – та ли, не та ли?
Вытер лоб, сунул ноги в сандали,
постучал об кулак головой.
Посмотрел на кота на кастрата,
Энди Уо́рхола, дегенерата,
чей портрет на обоях висел –
высох, выгорел и обрусел.
Выпил водки, вчерашней, остывшей,
из бутылки, забытой, но бывшей,
потянулся, зевнул, почесался,
клоп ленивый в лодыжку всосался.
Хлоп! – ударил: «Распо́лзался, тать!»
И в кровать завалился опять.
В чём мораль этой притчи простой?
Да всё в том же: Етой встал не с той.
Если правую наречь левою,
если левую наречь правою,
можно вспомнить сказку старую, древнюю,
ту, где ложь всегда венчается правдою –
а венец-то был из терна колючего,
из болотного хвоща из вонючего.
Дед Етой, который встал, весь искрюченный,
измочаленный, спитой, хнёй навьюченный,
вставши медленно, он правую левою
не нарёк и свой носок продырявленный
опустил вместе с ногой на пол плиточный,
как на крашеный на гроб на повапленный,
где внутри был морок паточный, пыточный,
тьмою тварною, библейскою явленный.
Он сказал: не изъязвлю ни полпятки я,
ни ступни, ни полступни, ни мизинца я.
Хоть потоп, хоть холокост, хоть распятие,
хоть какая, мать её, диспозиция.
Хоть сродни меня с красой-королевою,
хоть пихни меня в разборку кровавую,
не смогу наречь я правую левою,
не смогу наречь я левую правою.
«Икар и раки, раки и Икар…»
Дремало море в голубом тумане,
дремал Дедал, похрапывал, икал,
топил тоску зелёную в стакане.
«Икар и раки, раки и Икар…»
Что, Дед Етой, задумался? Не стоит.
Трясёт Дедал античной бородой,
и если кто сегодня встал не с той,
так это никого не беспокоит.
Лишённый разума, как мотылёк простой,
как рак-отшельник в вузовской столовой,
лежит на пляже мёртвый Дед Етой