Завод по-прежнему продолжали бомбить, к ночи в подвале появлялись солдаты и ополченцы, которые пытались отстоять предприятие, они-то и делились хоть какой-нибудь едой с малышами. Олег запомнил большой кусок сахара-рафинада, который ему в ручонки вложил солдат и сказал:
– Это тебе, маленький мой. У меня точно такой же сын и зовут его Олег.
– И моего Олег, – ответила мама.
– Ну вот попал в точку! Живи, Олежка! Обязательно выживи в этой мясорубке. Может, и моему сыну кто-то поможет выжить.
Немцы напирали, ополченцев и солдат оставалось всё меньше и меньше, не видно было и отца неведомого Родину тезки Олега. Однако в октябре солдат в бомбоубежище прибавилось и не просто прибавилось, они спали почти друг на друге, но это было недолго. Бои начались отчаянные, ружейная стрельба и взрывы слышались от рассвета дотемна, даже ночью полностью не утихали. Военных в убежище с каждым днём становилось всё меньше и меньше, пайки, которыми солдаты подкармливали женщин и детей, уменьшились до такой степени, что бывало никому и маковой росинки в рот не попадало. В один из холодных дней поздней осени бойцы принесли в подвал много плиток шоколада: комдив Людников разрешил вскрыть резервный продовольственный склад. Это потом, уже взрослым парнем, Олег узнает, что они находились на так называемом героическом острове Людникова размером 700 на 400 метров, с трёх сторон были немцы, а сзади – начинающая замерзать Волга; снабжение было затруднено, продовольствие сбрасывали с самолётов, а боеприпасы доставляли ночью по воде. На одного бойца приходилось только по тридцать патронов и 15–20 грамм хлеба, но они стояли, потеряв за сорок дней около полутора тысяч человек. Дивизия сражалась своим и трофейным оружием, так и не пустив фашистов к великой русской реке. В декабре уставшие и голодные солдаты нашли в себе силы и пошли в атаку, соединившись по флангам со своими. А концу января враг был полностью повержен.
Олег помнил яркий солнечный свет 2 февраля 1943 года, лучи играя блестели на сугробах на фоне звенящей тишины, её нарушал только скрип шагов по напрочь замёрзшему снегу. Мамы держали детей на руках. Не пускали их ходить и бегать. Кругом ещё были мины и трупы, останки замерзших безжизненных тел солдат, наших, немцев, румын, итальянцев, австрияков и кто его знает кого ещё. А ведь совсем недавно это были живые люди, и как можно по ним ходить, их нужно хоронить! И хоронили! Каждый стоящий на ногах житель города обязан был упокоить пять трупов в день, вот и грызли замёрзшую землю женщины, старики, подростки.