Там мы тоже сменили два места жительства (и работы, и учёбы) и жили за счёт огорода, козы, кур и кроликов и рыбной ловли (трудно себе представить маму с этим хозяйством при зрении минус 10 и с 10-летним помощником).
Были приложены чудовищные усилия, в результате которых мама перешла на работу на Обоззавод № 11 Оборонпрома (развёрнутое название – обозный, ибо делались транспортные средства для армии, конкретно – автоприцепы). Работали на нём в основном пленные японцы. Но зато за забором (снаружи), рядом с конторой, стояло двухэтажное кирпичное здание, в котором на первом этаже было пожарное депо, а на втором – квартира директора (его фамилия Кадинер) и общежитие, одну из комнат которого получили мы. Во дворе был деревянный туалет и сараи, один из которых достался нам. Но главное – в доме было центральное отопление.
Естественно, мне пришлось перейти в школу при посёлке (можно считать её четвёртой, но по-серьёзному – второй). Посёлок отстоял от города на десяток километров, но имелось регулярное сообщение посредством одного большого автобуса довоенного образца.
Школа оставила хорошее воспоминание – большая, кирпичная, светлая и тёплая. Я нормально вписался в коллектив.
Больше других подружился с одноклассником Фимой Синайко. Запомнилась ещё одна одноклассница – Рита Ратнер.
Мама Фимы работала в школе уборщицей, при этом была очень радушной и общительной. Поскольку они жили в посёлке, недалеко от школы, а моя мама «пахала» в заводоуправлении допоздна, я часто с Фимой из школы шёл к ним домой, помогал ему делать уроки.
ШАГ В СТОРОНУ и вперёд. Если перескочить во времени на 20 лет, он был единственным, с кем из биробиджанских мне довелось вновь общаться.
В 1965–1968 гг. мы с женой жили в подвале деревянного двухэтажного дома с печным отоплением и без канализации. В те времена я мечтал о научной карьере и отчасти поэтому, отчасти из-за сомнительного «уюта» подвала по возможности работал в выходные в областной библиотеке (она до сих пор называется «Ленинка»). И вот однажды священную тишину «Зала научных работников и специалистов» проломил громкий клич: «Лев Залесский здесь?». В дверях стоял крупный, совершенно незнакомый на первый взгляд мужчина. Это был Синайко. Как он отследил мои переезды, остаётся тайной. Но, воспользовавшись командировкой в Горький, узнал мой адрес, разыскал дом, узнал от жены (она сидела с маленьким Мишей), где я, нашёл библиотеку и меня. Его биография проще и успешнее моей. Он по окончании школы поступил в Благовещенский педагогический, а пятый курс его совпал с формированием Новосибирского научного центра. Там создавалась спецшкола для сибирских вундеркиндов, и представители центра искали педагогов, в том числе в Благовещенске. Фима был отобран, получил в Академгородке квартиру, женился и, в силу уникальной коммуникабельности, завёл знакомства в престижнейших НИИ, в том числе с атомщиком Роальдом Сагдеевым, у которого стал ближайшим помощником. Позже, в 1970-м, когда Сагдеев перевёлся в Москву, Фима с семьёй тоже переехал в Москву и работал начальником крупного испытательного центра. Я бывал у него в Академгородке, он приезжал к нам в Горький два раза из Москвы. С возрастом у него сначала стали отказывать ноги – ездил на работу на машине. Уже обезноженного его возили на работу, настолько он был незаменим. Последний год провёл с женой в больнице на диализе. Продали дачу, чтобы купить почку – не успели. Подали документы на выезд в Германию, где могли помочь. Он умер в 2000 году. Вызов из Германии пришёл через 3 месяца.