Таков финал
почти что назревавшего раздора.
В дальнейшем эта подпись помогла
мне узаконить авторство на песню,
изъяв её из-под его крыла,
ибо концерт пластинкой стал известной.
А разошлись мы с ним, когда слегка
стал смотреть он на мои потуги,
не могу сказать, что свысока,
но как смотрят только на досуге.
За его привязанность ко мне
я прощал ему грехи-изъяны,
что вскрывались в трезвой тишине,
лихо укрываясь в нём по пьяни.
Он вроде был готов не напоказ
пожертвовать последнюю рубашку,
но лишь для того, чтоб в энный раз
изобразить житуху нараспашку.
Он мог наобещать вам сто пудов
того, о чём вы даже не просили,
на вас обрушив кучу красных слов,
чтоб только в сей миг выглядеть красиво.
Он подарить под настроенье мог
что-то, щедротою ошарашив,
а назавтра, подыскав предлог,
просил вернуть подарочек вчерашний.
Главным для него была игра
в дружбу, в буффонаду, в благородство,
прочее мелькало как мура,
вовсе не достойная потворства.
Он был как человек непрост весьма,
и с ним бывало часто неуютно,
когда он, как капризная зима —
то в оттепель уйдёт, то в холод лютый.
Да, он умел очаровать людей
мужской и бесшабашною манерой,
а что несимпатично было в ней,
неважно в наши дни уже, наверно.
Его бездомность – многих бед причал,
оставшийся в былом, но всё же, всё же…
Со временем талант его крепчал,
он постепенно чувствовать стал кожей,
что жжёт своими песнями сердца,
и это пламя всем необходимо
не то чтобы как слово мудреца,
но как вздох-выдох посреди малины
удушья непроглядного «совка»,
с которым он наладил было связи,
когда чья-то незримая рука
ему служила верно тайной мазой.
В нём был обыкновенный эгоизм
как запоздалое самосознанье,
что он теперь для всех, как главный приз
за их обворожённое вниманье
к нему – кумиру миллионных масс,
представшему одною из отдушин
в эпоху, утвердившую маразм…
Такой эпохе бард-мессия нужен.
Была любовь к Марине – словно стон…
А их роман, как блеск его сюрпризов,
напоминал, как всё, что делал он,
игру с судьбой и ей же дерзкий вызов.
Мол, вот какая мне нужна жена —
кинозвезда, красотка, иностранка,
и пусть мне вся завидует страна,
ведь зависть – популярности изнанка,
где пересудов суетный искус,
как жареная притча во языцех,
и вся шумиха эта только в плюс,
в её соку так сладостно вариться…
Их связь необъяснима, как тайфун,
что набирает мощи постепенно
и переходит медленно в канун